Читаем История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 полностью

Невозможно было далее участвовать в переговорах с безразличием к таким речам, следовало пресечь их утвердительными и убедительными манифестациями. Талейран объявил, что Франция обладает волей и средствами действовать, представит тому доказательства, как только ее вынудят, и в любом случае вскоре покажет и свою решимость, и свои ресурсы. Он тотчас написал королю, поручил герцогу Дальбергу написать правительству и предложил двойное решение: вооружаться и во всеуслышание объявить о причине вооружений. Зная, что Людовик XVIII не хочет войны и королевский совет склонен к войне ничуть не больше, чем король, Талейран сказал им, что война крайне маловероятна (так и было), но при всеобщем перед ней страхе тот, кто напугает ею других, получит над ними власть; что в Вене дело не зайдет дальше простых демонстраций, но нужно быть в состоянии эти демонстрации осуществить, и осуществить всерьез. Он указал, что от этого будет зависеть уважение к Франции, а значит и ее влияние, и исполнение ее пожеланий: то, чего она хочет, к примеру, в Италии, зависит от того, что произойдет в Германии, и она станет сильной там, только показав, что может быть сильной здесь.

Заговорить о Неаполе и Парме значило задеть короля за живое и заставить его прислушаться к остальным доводам. Впрочем, совет был благоразумен и дан совершенно добросовестно, хотя некое странное происшествие, как мы увидим позднее, не позволило дому Бурбонов воспользоваться им к вящей пользе.

Депеши, датированные серединой октября, дойдя до Людовика XVIII, весьма его взволновали. Он обсудил полученные предложения сначала в семейном кругу, а затем в совете. Сомнений в том, какое следует принять решение, не было, ибо все доводы, большие и малые, верные и не очень, говорили в пользу одного вывода. Во-первых, речь шла о положении французской миссии в Вене, и нельзя было позволять утвердиться мнению, что в результате реставрации старой династии Франция поражена немощью. Подобное предубеждение было опасно как для страны, так и для правящей семьи. Во-вторых, от того, какое влияние мы приобретем в Вене, явным образом зависело и желанное решение в Италии, решение, которому Людовик XVIII придавал большое значение. В-третьих, коль скоро Франция отказалась добиваться в Вене территориальных выгод, спасение Саксонии стало бы для нее результатом определенной значимости. Король Саксонии, справедливо или нет, считался жертвой своей преданности нашему делу, и в глазах всех, кто хвалился патриотизмом, его спасение делало нам честь, а потому имелась уверенность, что успех в этом деле принесет династии некоторую популярность. Наконец, восстановление нашего военного могущества становилось насущным делом, ибо вследствие финансовых границ, положенных военному министру, и дополнительных расходов, неосторожно прибавленных к его бюджету, численность армии опустилась ниже предусмотренных пропорций. По всем этим причинам предложения французской миссии были рассмотрены с полной серьезностью и представлены королевскому совету.

Трудность всегда состояла только в финансах. Когда совет собрался, Людовик XVIII воззвал к патриотизму министра финансов. Тот не раз говорил, что при строгом ограничении расходов и даже благодаря ему всегда сможет в случае нужды предоставить в распоряжение короля сто миллионов франков. Восстановив общественный кредит своей твердой финансовой политикой, барон Луи действительно запасся обширным ресурсом.

Он был удивлен, когда его так скоро поймали на слове и потребовали доказательств обширности ресурсов. Однако в политике он разбирался не хуже, чем в финансах, и когда военный министр заявил, что ему хватит сорока миллионов, министр финансов отвечал, что готов выделять их по мере необходимости.

Обеспечив армии требовавшиеся деньги, теперь решали, как их потратить. По весьма разумному совету герцога Беррийского решили призвать под знамена 70 тысяч солдат, чтобы довести действующий состав до 200 тысяч человек. Для того чтобы собрать такое количество, не требовалось прибегать к конскрипции, формально отмененной, довольно было отозвать из дома часть военных, считавшихся отправленными в отпуска.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену