История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Сульт на пути к Ландсбергу встретил лишь кирасиров эрцгерцога Фердинанда, отступавших форсированным маршам на Ульм. Энтузиазм французских войск был столь велик, что 26-й егерский полк не побоялся помериться силами с тяжелой австрийской кавалерией и захватил целый эскадрон с двумя орудиями. Это столкновение с очевидностью доказывало, что австрийцы, вместо того чтобы бежать к Тиролю, сосредоточивались за Иллером, меж Меммингеном и Ульмом, и что там предстояло новое сражение при Маренго. Наполеон расположил свои войска так, чтобы дать его по возможности наибольшей массой сил. Он предполагал, что оно состоится 13 или 14 октября; но, поскольку австрийцы не проявляли инициативы, предпочел 14-е, дабы иметь больше времени для объединения войск. Прежде всего Наполеон изменил позицию Даву, которого передвинул из Айхаха в Дахау, так что он мог за три-четыре часа передвинуться либо в Мюнхен, чтобы вместе с Бернадоттом и баварцами выставить 60 тысяч бойцов против русских, либо в Аугсбург, чтобы участвовать в операциях Наполеона против армии генерала Мака.

Приняв эти меры предосторожности в отношении своих тылов, Наполеон произвел следующие диспозиции с фронта. Сульту он приказал утвердиться 13-го в Меммингене, заступив за эту позицию левым флангом, а правым сообщаясь с корпусами, которым предстояло двинуться на Ульм. Гвардию он отправил в Вайсенхорн, куда решил перебраться и сам. Так он надеялся соединить 100 тысяч человек на линии в два лье от Меммингена до Ульма. В самом деле, поскольку войска могли в один день совершить переход в пять лье и участвовать в сражении, ему было легко объединить на одном поле битвы корпуса Нея, Ланна, Мюрата, Мармона, Сульта и гвардию. Впрочем, судьба готовила Наполеону совершенно иную победу, не менее удивительную своими обширными последствиями.

В 11 часов вечера 12 октября Наполеон покинул Аугсбург и отбыл в Вайсенхорн. По дороге он встретил французов и голландцев из корпуса Мармона, уставших и измученных, нагруженных оружием и запасом провианта на несколько дней. Погода, которая была прекрасна до перехода через Дунай, внезапно испортилась. Густой снег таял, превращаясь в грязь и делая непроходимыми все дороги. Мелкие речушки, впадавшие в Дунай, вышли из берегов. Солдаты передвигались по настоящим болотам, нередко теснимые на марше артиллерийскими обозами. Между тем никто не роптал. Наполеон остановился, построил солдат вокруг себя и обратился к ним с речью, рассказав о положении неприятеля, о маневре, в результате которого он его окружил, и обещал им победу, столь же прекрасную, как победу Маренго. Солдаты, воодушевленные его словами и гордые тем, что величайший полководец их времени разъясняет им свои планы, предались горячим проявлениям энтузиазма и отвечали ему единодушными возгласами «Да здравствует Император!». А затем вновь пустились в путь, спеша на великое сражение. Слышавшие слова императора повторяли их тем, кто не смог их услышать, и все радостно восклицали, что австрийцам скоро конец и их всех до последнего возьмут в плен.

Пора было Наполеону возвращаться на Дунай, ибо Мюрат не понял его приказов, и это могло привести к несчастьям, если бы австрийцы оказались более предприимчивы.

В то время как Ланн и Мюрат атаковали Ульм с правого берега Дуная, Ней располагал двумя дивизиями на правом берегу и только одной, дивизией генерала Дюпона, на левом. Подойдя к Ульму для атаки, Ней почувствовал уязвимость такого положения. Будучи предупрежден тем, что увидел своими глазами и направляемый счастливым военным инстинктом, получив подтверждение своего мнения от полковника Жомини, офицера Главного штаба самого высокого достоинства, Ней усмотрел опасность в оставлении только одной дивизии на левом берегу реки. Почему бы, сказал он, австрийцам не воспользоваться случаем уйти по левому берегу, смяв наши обозы и парки, которые наверняка не окажут им серьезного сопротивления? Мюрат не допускал, что такое может случиться, и, опираясь на непонятые им письма императора, который, в ожидании крупного дела на Иллере приказывал сосредоточить там все войска, заявлял, что и одной дивизии Дюпона на левом берегу слишком много, ибо эта дивизия окажется не на месте в день сражения. Расхождение во мнениях породило горячий спор между Неем и Мюратом. Нея обижала необходимость подчиняться начальнику, которого он считал ниже себя по талантам, хоть и выше по родству с императорской семьей. Мюрат, исполненный гордыни по поводу своего нового положения и особенно кичившийся тем, что он глубже посвящен в замыслы Наполеона, дал почувствовать Нею превосходство своего положения и отдал ему категорический приказ. Не будь рядом общих друзей, эти ближайшие соратники императора решили бы свою ссору способом, мало совместимым с их высоким положением. Результатом пререканий стала отправка противоречивых приказов дивизии Дюпона и гибельное ее положение. Но, к счастью, пока обсуждали, какую позицию ей следует занять, она сама уже, в результате достопамятного боя, уходила от опасности, в которую ввергла ее ошибка Мюрата.