История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

«Солдаты!

Перед вами – русская армия, жаждущая отомстить за австрийскую армию Ульма. Это ее батальоны, разгромив в Холлабрунне, вы неотступно преследовали до самого этого места.

Занимаемые нами позиции великолепны; в то время как русские попытаются обойти нас справа, они подставят нам свой фланг.

Солдаты, я сам поведу ваши батальоны. Я буду держаться вдали от огня, если вы, с вашей обычной доблестью, рассеете ряды неприятеля. Но если вдруг победа окажется под угрозой, вы увидите, как ваш император первым подставляет себя под удар; ибо победа не может быть поставлена под сомнение в тот день, когда на карту поставлена честь французской пехоты, которая столь много значит для чести всей нации.

Пусть не оголяют поля боя под предлогом выноса раненых, и пусть каждый помнит, что мы должны победить этих наемников Англии, воодушевленных столь великой ненавистью к нашей нации.

Этой победой мы окончим кампанию и сможем вернуться на зимние квартиры, где к нам присоединятся новые армии, формируемые во Франции, и тогда мир, которого я добьюсь, будет достоин моего народа, вас и меня.

Наполеон».

В тот же день он принял Гаугвица, доехавшего, наконец, до французской штаб-квартиры, ощутил в его ласковых речах всю лживость прусского двора и как никогда почувствовал необходимость блистательной победы. Император милостиво принял прусского посланца, сказал, что завтра ему предстоит сражение и, если его не сразит пушечное ядро, он повидается с ним после: тогда и настанет время поговорить с Берлинским кабинетом. Наполеон побудил Гаугвица тотчас отправляться в Вену к Талейрану, позаботившись о том, чтобы его провезли через поле сражения Холлабрунна, представлявшее собой чудовищное зрелище. «Пусть увидит своими глазами, – писал он Талейрану, – как мы воюем».

Проведя вечер на биваке со своими маршалами, он захотел посетить солдат и самому судить об их моральном настрое. Это был вечер 1 декабря, канун годовщины его коронации. Совпадение дат было знаменательным, но не Наполеон добился его, ибо он принимал, а не давал сражение. Ночь было темной и холодной.

Первые же заметившие его солдаты, желая осветить ему путь, подобрали солому бивака, сделали из нее горящие факелы и водрузили их на концы своих ружей. За несколько минут их пример подхватила вся армия, и вся линия французских позиций заблистала необычайной иллюминацией. Солдаты следовали за Наполеоном с криками «Да здравствует Император!», обещая ему назавтра оказаться достойными его и самих себя.

Эти огни и крики, легко различимые из расположений русской армии, вызвали мрачное предчувствие в немногом числе ее благоразумных офицеров. Они спрашивали себя, таковы ли признаки впавшей в уныние и отступающей армии.