Можно догадаться, каким образом решался столь суетными умами важнейший вопрос о том, следует ли давать сражение Наполеону. По этому вопросу все имели мнение, и все его выражали. Клика Долгорукова не колебалась. Не дать сражения значит струсить и совершить из ряда вон выходящую ошибку. Прежде всего, жить в Оломоуце более невозможно: армия здесь подыхает от нищеты, падает ее моральный дух, а Наполеону, помимо воинской чести, оставляют три четверти австрийской монархии и все ее обильные ресурсы. Напротив, двинувшись вперед, одновременно обретут и средства к существованию, и уверенность, и столь мощное воздействие наступления. И потом, разве не видно, что настало время поменяться ролями; что Наполеон, обыкновенно столь стремительный и упорный в преследовании неприятеля, вдруг остановился; что он колеблется и напуган, ибо засев в Брюнне, не дерзает идти в Оломоуц навстречу русской армии? Это потому, что его армия, как и он, дрогнула. Известно, и в том нет сомнений, что она измождена, уменьшилась вполовину, недовольна, ропщет!
Вот какие речи вела самоуверенная молодежь. Более разумные люди, такие, как князь Чарторижский, противопоставляли им несколько простых доводов. Даже сбросив со счета солдат, говорили они, перед которыми мы непрерывно отступали от Мюнхена до Оломоуца, и генерала, победившего всех генералов Европы и по меньшей мере самого опытного из всех ныне живущих полководцев, есть две решительные причины не спешить со сражением. Первая, и главная, заключается в том, что, если подождать еще несколько дней, истечет месяц, оговоренный Пруссией, и тогда она будет вынуждена вступить в войну. Проиграв накануне большое сражение, не дадим ли мы ей повод освободиться от обязательств? Напротив, если дождаться срока, в Богемию вступят 150 тысяч пруссаков, и Наполеону придется отступить без всякого сражения. Вторая причина заключается в том, что через некоторое время из Венгрии подойдут эрцгерцоги с 80 тысячами австрийцев, и вот тогда можно будет сразиться с Наполеоном вдвое, а может быть, и втрое превосходящими силами. Жизнь в Оломоуце, без сомнения, трудна; но если здесь и в самом деле невозможно продержаться еще несколько дней, то почему бы не передвинуться в Венгрию, навстречу эрцгерцогам? Там найдется и хлеб, и 80 тысяч человек подкрепления. К тому же, увеличив тем самым расстояние, которое придется пройти Наполеону, против него выдвинут весьма грозную преграду.
Ответить на такие доводы было нечего, но на предвзятые умы они не оказывали никакого воздействия, ибо очевидность их раздражала, а не убеждала. Итак, окружением Александра было решено дать сражение. Император Франц согласился с этим решением. Он только выигрывал от скорейшей развязки, ибо его страна жестоко страдала от войны, и он был не прочь, чтобы русские испытали свои силы против французов и позволили, в свою очередь, судить о себе. Было принято решение оставить позицию Оломоуца, которая была весьма хороша и с которой нетрудно было оттеснить даже превосходящего численностью противника. Для наступления на Наполеона выбрали позицию Брюнна, ту самую, которую он уже несколько дней подвергал тщательному изучению.
Выдвинулись пятью колоннами по дороге из Оломоуца в Брюнн, чтобы сблизиться с французской армией. Восемнадцатого ноября на подходах к Брюнну, в Вишау, наткнулись на авангард кавалерии и слабое пехотное подразделение, размещенные в городке маршалом Сультом. Их окружили тремя тысячами всадников, ворвались с пехотным батальоном в городок и захватили в плен сотню французов. Эта невеликая победа окончательно вскружила молодые головы русского штаба, и решение дать сражение стало бесповоротным. Договорились атаковать Наполеона на его позиции в Брюнне по плану генерала Вейротера. Проделали последний переход и остановились перед замком Аустерлица.
Наполеон, с редкой проницательностью разгадывавший планы неприятеля, хорошо понимал, что армии коалиции ищут решающего сражения с ним, и был удовлетворен. Его тревожили планы Пруссии, по последним известиям из Берлина казавшиеся определенно враждебными, и движение прусской армии, направлявшейся в Богемию. Он не мог терять времени, ему нужно было либо одержать решающую победу, либо заключать мир. В результате сражения он почти не сомневался, однако мир казался надежнее. Австрийцы предлагали его с видимой искренностью, но неизменно ссылаясь, в отношении условий, на желания России. Наполеон захотел узнать, что творится в голове Александра, и отправил в русскую штаб-квартиру своего адъютанта, генерала Савари, чтобы приветствовать государя, завязать с ним беседу и узнать наверняка, чего он хочет.