новые перспективы покоя и процветания при самом могущественном в мире правлении, – вот за что благодарили его тысячекратными возгласами «Да здравствует Император!». Он услышал эти крики уже в Страсбурге при переходе Рейна, и они сопровождали его до Парижа, куда он вступил 26 января 1806 года. Это было возвращение из Маренго. В самом деле, Аустерлиц для Империи стал тем же, чем Маренго для Консульства. Маренго укрепило в руках Наполеона консульскую власть, Аустерлиц укрепил императорскую. Маренго за один день привело Францию из угрожающего положения к покою и величию; Аустерлиц, за один день уничтожив грозную коалицию, произвел не меньший результат. Теперь спокойные и взвешенные умы, если таковые еще оставались перед лицом подобных событий, могли опасаться лишь известного непостоянства фортуны.
VI
Рейнский союз
Франция, глубоко удовлетворенная ходом государственных дел, хоть и не принимавшая в них более участия, казалось, обрела пылкость первых дней революции и рукоплескала дивным подвигам армии и ее вождя. Наполеон привез захваченные у неприятеля знамена и распределил их между Сенатом, Трибунатом, городом Парижем и старинным собором Нотр-Дам, свидетелем его коронации.
Знамена прибыли в Париж 1 января 1806 года и были триумфально пронесены по улицам столицы, а затем помещены под своды зданий, которым передавались на хранение. При этом зрелище собрались огромные толпы народа.
Даже мудрый и бесстрастный Камбасерес рассказывал в своих мемуарах, что радость народа переходила в упоение. И поскольку никто тогда не предвидел слишком близкого конца всего этого величия и в плодовитом гении, его порождающем, не различали еще гения слишком страстного, которому предстояло всё поставить под угрозу, все наслаждались благоденствием без всякой примеси мрачных предчувствий.
Коммерсанты и финансисты, особенно дорожившие материальным благополучием государства, были взволнованы не менее других. Крупные торговые дома приветствовали в победе скорое возвращение мира, восхищались мгновенным окончанием двойного кризиса государственного и частного кредита и возможностью вновь надеяться на глубокое спокойствие, каким Консульство позволило наслаждаться Франции в течение пяти лет. Сенат, приняв предназначавшиеся ему знамена, декретом приказал воздвигнуть триумфальный монумент Наполеону Великому. По желанию Трибуната монумент должен был представлять колонну, увенчанную статуей Наполеона. День рождения императора причислили к национальным праздникам и решили, кроме того, на одной из площадей столицы возвести величественное сооружение, где рядом со скульптурами и живописными полотнами, посвященными славе французского оружия, будет храниться шпага Наполеона, которую он носил на Аустерлицком сражении.
При таком всеобщем и глубоком удовлетворении Наполеон в сопровождении императрицы вернулся в Париж. Руководители Банка, желая, чтобы его присутствие послужило сигналом к общественному благоденствию, накануне его возвращения возобновили денежные выплаты. Возродившийся в результате последних событий кредит привел к обилию наличных денег в кассах. От затруднений декабря не осталось и следа.
Радость успеха никогда не позволяла Наполеону прерывать труды. Прибыв в Париж вечером 26 января, 27-го утром он уже занимался делами правительства. Камбасерес был первым, с кем император беседовал в тот день. Посвятив несколько минут удовольствию принятия поздравлений, он заговорил о финансовом кризисе, столь стремительно и благополучно закончившемся. Наполеон был весьма разгневан на Марбуа, серьезность которого ему всегда нравилась и которого он считал неспособным на легкомыслие в делах. Камбасересу удалось успокоить императора и показать, что вместо применения строгих мер следует скорее обсудить деятельность компании «Объединенные негоцианты» и добиться от них отказа от всех их ценностей, дабы по возможности с наименьшими потерями прекратить это странное дело.
Наполеон тотчас созвал в Тюильри совет и пожелал, что ему представили подробный доклад об операциях компании, которые были еще неясны для него. Он вызвал туда всех министров, а также директора амортизационного фонда Мольена, правление которого одобрял и в котором предполагал, гораздо более, нежели в Марбуа, сноровку, необходимую при заведывании крупными фондами. Наполеон приказал также насильно доставить в Тюильри Депре, Ванлерберга и Уврара.