История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Проследив за финансами, Наполеон занялся возвращением во Францию армии. Он хотел, чтобы войска двигались медленно, проходя не более четырех лье в день. Раненым и больным надлежало пребывать до весны в тех местах, где они получили первую помощь, а офицерами – оставаться при них и следить за их выздоровлением, черпая средства для этой наиважнейшей цели в армейских кассах. Наполеон оставил Бертье в Мюнхене, поручив ему входить в подробности всех этих дел и присутствовать при всегда столь мучительном обмене территориями между германскими государями. Относительно последнего предмета Бертье должен был договориться с Отто, французским уполномоченным при Баварском дворе.

Затем Наполеон принял меры против Неаполитанского королевства. Массена, уведя с собой 40 тысяч человек из Ломбардии, получил приказ двигаться через Тоскану и самую южную область Римского государства на королевство Неаполь, не слушая никаких предложений о мире или перемирии. Еще не зная, согласится ли Жозеф, отказавшийся стать вице-королем Италии, принять корону Обеих Сицилий, Наполеон дал ему только титул своего генерал-лейтенанта. Жозеф не должен был командовать армией, только Массена обладал этим правом, ибо Наполеон, принося жертву семейным политические интересы, вовсе не так легко жертвовал ради них интересами военных операций. Однако по прибытии в Неаполь Жозеф должен был завладеть гражданским управлением страной и осуществлять в ней все полномочия королевской власти.

В это же самое время генерал Молитор был направлен в Далмацию. За ним следовал для поддержки генерал Мармон. Последнему было поручено принять от австрийцев Венецию и Венецианское государство. Принц Евгений получил приказ переместиться в Венецию и оттуда управлять покоренными провинциями, не присоединяя их пока к королевству Италии, хотя присоединение должно было произойти позднее.

Занимаясь управлением своей обширной империей, Наполеон не переставал следить за последствиями Пресбургского и Шёнбруннского договоров. Пруссии предстояло ратифицировать весьма неожиданный для нее договор, ибо Гаугвиц, ездивший в Вену диктовать условия, вынужден был принять их сам и, вместо обязательств, наложенных на Наполеона, привез оттуда договор о наступательном и оборонительном союзе с ним, компенсированным, правда, богатым подарком – Ганновером.

Трудно представить себе удивление Европы и всё разнообразие чувств – от радости и печали до удовлетворенной жадности и смущения, – какое испытала Пруссия, узнав о Шёнбруннском договоре. Уступив настояниям коалиции, она взяла на себя обязательство соединиться с ней, если через месяц Наполеон не примет прусского посредничества и условий мира, которые хотели ему навязать, что было равнозначно объявлению войны. И вдруг, найдя в Моравии Наполеона не в затруднениях, а всемогущего, она оборотилась к нему, приняла его союз и получила из его рук прекраснейший из останков коалиции, Ганновер, старинную вотчину английских королей!

Не было бы чести в мире, если бы подобные вещи не наказывались решительным порицанием. Прусская нация, надо отдать ей справедливость, чувствовала предосудительность такого поведения и прекрасный подарок, привезенный ей Гаугвицем, приняла с печалью и самоуничижением. К угрызениям совести, отравляя удовлетворение, примешивались и иные чувства. Видя разгром австрийцев, пруссаки, при всей глубокой к ним ревности, ощутили себя германцами и с печалью смотрели на необычайные победы французов. Пробуждение германского патриотизма в соединении с угрызениями совести повергало нацию в глубокое смятение. Эти настроения наиболее открыто из всех классов выражала армия. Армия в Пруссии не бесстрастна, как в Австрии; она отражает национальные страсти гораздо более, нежели армии других стран Европы, за исключением Франции. Прусская армия, которая в высочайшей степени испытывала чувство германской ревности, которая в какую-то минуту понадеялась на то, что перед ней вновь откроется стезя битв, и вдруг увидела этот путь закрывшимся в результате акта, не поддающегося оправданию, осуждала кабинет без всякой пощады. Германская аристократия, увидев в Пресбургском мире уничтожение Германской империи и принесение имперского дворянства в жертву государям Баварии, Вюртемберга и Бадена, немало способствовала возбуждению недовольства в армии, донося преувеличенное выражение этого недовольства до Берлина и Потсдама. Еще не всё сделано для союза двух стран, когда совпадают интересы: нужно, чтобы совпадали и самолюбия, а последнее условие не так легко осуществить. Пруссия была тогда единственной страной в Европе, чья политика могла совпадать с политикой Франции, но двусмысленное, слабое, а порой и нелояльное поведение ее кабинета не вызывало, к несчастью, такого уважения, какого требовала ее чувствительность.