История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Однако Александр точно следовал линии поведения, подсказанной Чарторижским. Он возобновил отношения с Австрией, выказав большое участие к несчастьям венского двора, и даже взялся договориться с Лондоном о выплате ему годовой субсидии, хотя война продлилась три месяца. Что до Пруссии, Александр избегал всего, что могло ее обидеть, остерегаясь тем не менее одобрять ее действия.

Герцог Брауншвейгский прибыл в Санкт-Петербург в начале марта. Ему оказали наилучший прием, были с ним крайне предупредительны, но казалось, вся любезность относилась лишь к его почтенной особе и военной славе, и нисколько – ко двору, чьим представителем он был. Прием оказался не столь любезен, когда он завел речь о делах политических. Ему сказали, что нет ничего хорошего в том, что Пруссия приняла Ганновер из рук врага Европы; что мир, который она заключила с Францией, фальшив, непрочен и недолговечен; что скоро Пруссии придется принять решение, которое она так долго откладывала, и поднять, наконец, меч Фридриха Великого. «И тогда, – сказал Александр герцогу Брауншвейгскому, – я буду служить под вашим началом и составлю себе славу, обучаясь у вас военному искусству».

Тем не менее пытались начать со старым герцогом переговоры, которым назначалось остаться в глубокой тайне. Под предлогом того, что условия союза могут быть нарушены Францией, ему предложили заключить субальянс с Россией, посредством которого Пруссия, в случае недовольства французским союзником, сможет обратиться к России и получить в свое распоряжение все силы империи. Предложение означало не что иное, как предательство по отношению к Франции. Герцог Брауншвейгский, желая оставить в Санкт-Петербурге благожелательное отношение к Пруссии, согласился передать это предложение королю, ибо заключить подобное обязательство не имел позволения. Договорились, что переговоры продолжатся тайно через Гарденберга, того самого министра, которого для виду отстранили.

Попытавшись таким образом объясниться с Россией, Пруссия попыталась оправдаться и перед Лондоном. Английскому кабинету она заявила, что не захватывала Ганновер у Англии, а получила от Наполеона, приняв его, добавляла она, наперекор себе, в результате вынужденного обмена на провинции, о которых столь сильно сожалеет.

Англия не приняла ее доводов. Она ответила манифестом, в котором осыпала Пруссию бранью, объявила ее жалко склонившейся под ярмо Наполеона, недостойной быть выслушанной и презренной сколь своей жадностью, столь и зависимостью. Британский кабинет заявил, что мог бы вытерпеть новое вторжение в Ганновер как неизбежный результат континентальной войны, если бы Пруссия ограничилась простой оккупацией; но поскольку она объявила о закрытии рек, совершив враждебный акт, в высшей степени вредоносный для английской коммерции, Англия объявляет ей войну. Всем кораблям королевского флота дан приказ атаковать прусский флаг. Это означало подлинное бедствие для всей Германии, ибо балтийские суда обыкновенно прикрывались прусским флагом, который хозяева морей до сих пор щадили.

Мысль о возвращении Наполеона на берега Ла-Манша тревожила всю Англию. По-прежнему уповая на трудность перехода через пролив, начинали, однако, опасаться, что для необычайного человека, который двигал всем миром, нет ничего невозможного, и задавались вопросом, стоит ли подвергать себя стольким опасностям ради приобретения еще какого-нибудь острова, когда уже имели всю Индию, мыс Доброй Надежды и Мальту. Система войны до победного конца утратила доверие благоразумных англичан, и хотя она восторжествовала позднее, в то время все чувствовали ее опасность, слишком великую в сравнении с преимуществами, которые могла доставить продолжительная борьба.

И поскольку люди – рабы фортуны и охотно принимают ее минутные капризы за вечные, они были жестоки к Питту, забыли услуги, которые в течение двадцати лет этот министр оказывал родине, и степень величия, к которой он привел ее энергией своего патриотизма и парламентскими талантами. Они сочли его побежденным, связав его политику с ее результатами. Они вменяли ему в вину ошибки генерала Мака, поспешность австрийцев, не дождавшихся русских при вступлении в кампанию, поспешность русских, не дождавшихся пруссаков для сражения в Аустерлице. Однако Питт не составлял планов кампании и имел отношение лишь к коалиции. Он ее и создал и, создав, помешал Булонской экспедиции. Но об этом уже никто не хотел вспоминать.

Двадцать пять лет всепоглощающей парламентской борьбы, изнуряющей душу и тело, разрушили здоровье Питта. Наследственная болезнь, которую труды, усталость и последние огорчения сделали смертельной, привела к его преждевременной кончине 23 января 1806 года. Он умер в возрасте 47 лет, после того как правил своей страной на протяжении более чем двадцати лет.