История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том I

Наполеон принял от магистрата ключи от Берлина, затем отправился во дворец, где дал аудиенцию представителям властей; вел мягкие, ободряющие речи, обещал порядок со стороны своих солдат при условии порядка со стороны жителей. Он выказал суровость в речах лишь в отношении германской аристократии, которая была, по его словам, единственным автором несчастий Германии, спровоцировав его на войну, и которую он покарает, заставив ее выпрашивать свой хлеб у Англии. Он водворился в королевском дворце, принял там иностранных министров, представляющих дружественные дворы, и вызвал в Берлин Талейрана.

Бюллетени Наполеона, рассказ о том, что армия выполняла каждый день, нередко также пылкие ответы врагам, сборники политических размышлений – уроки королям и народам – быстро диктовались им и обычно просматривались Талейраном перед обнародованием. Император рассказывал в них о продвижении по вражеской стране и даже то, что узнавал о политических причинах войны. В бюллетенях, которые он обнародовал в Пруссии, он щедро воздавал честь памяти Фридриха Великого, выказывал знаки уважения его несчастливому преемнику, подпуская в них, тем не менее, толику жалости. Однако самые ядовитые сарказмы Наполеон источал в адрес королев, которые вмешиваются в дела государства, подвергая своих супругов и их страны ужасным несчастьям, – невеликодушное отношение к королеве Пруссии Луизе, и без того удрученной чувством вины и несчастьем, чтобы к ним добавляли еще и оскорбление! Эти бюллетени, в которых столь несдержанно сквозила вольность победившего солдата, стоили Наполеону не одного порицания, среди возгласов восхищения, которые его победы вырывали даже у его врагов.

В раздражении против прусской партии, зачинщицы войны, он сурово принял посланцев герцога Брауншвейгского, перед кончиной завещавшего победителю свою семью и подданных. «Скажите герцогу Брауншвейгскому, что я питаю к нему всё уважение как к несчастному генералу, по справедливости знаменитому, павшему на поле боя, что может случиться с каждым из нас, но не могу считать генерала прусской армии суверенным государем».

Эти слова, обнародованные в бюллетене, давали понять, что Наполеон собирается чтить суверенитет герцога Брауншвейгского не более, чем суверенитет курфюрста Гессенского. Впрочем, выказывая жесткость к одним, он выказывал доброжелательность и великодушие к другим, меняя свое отношение в соответствии с известным участием каждого в войне. Его выражения в отношении старого маршала Мёллендорфа были полны учтивости. В Берлине находился принц Фердинанд, отец принца Людвига, а также принцесса – его супруга. Там находилась и вдова принца Генриха и две сестры короля, одна на сносях, другая больная. Наполеон посетил каждого из членов королевской семьи со знаками глубокого уважения, чем весьма тронул их всех, ибо не было тогда государя, чье внимание имело бы столь высокую цену, как его.

Всё это время Наполеон не прекращал руководить передвижениями своих соратников по следам прусской армии. Разместившись с основными силами в Берлине, он отрезал пруссакам прямую дорогу с Эльбы на Одер, оставив им лишь длинные, почти непроходимые дороги, где их легко было перехватить. Наполеон был в состоянии упредить их на всех направлениях. Он держал корпус Ланна в Шпандау, корпуса Ожеро и Даву в самом Берлине, наконец, корпус Бернадотта за Берлином, и все они были готовы выступить по первому сигналу туда, где обнаружится неприятель. Наполеон разослал кавалерию в окрестности Берлина, Потсдама и на берега Хафеля и Эльбы, чтобы собрать сведения о противнике.

Крепость Шпандау уже сдалась. Она располагалась совсем близко от Берлина, меж водами Шпрее и Хафеля, была сильна своим местоположением и укреплениями и могла бы оказать длительное сопротивление. Но таковы были самодовольство и беспечность прусского правительства, что оно даже не вооружило крепость, хотя ее склады содержали значительные запасы снаряжения. Двадцать пятого октября, в день вступления Даву в Берлин, Ланн предстал под стенами Шпандау и пригрозил коменданту самым суровым обращением, если тот не согласится сдаться. На стенах не было пушек; гарнизон, разделяя страх, поразивший все сердца, требовал капитуляции. Комендант был старым воякой, возраст отнял у него всякую энергию. Ланн увиделся с ним, запугал его рассказом о разгроме прусской армии и добился капитуляции, в силу которой крепость немедленно перешла в руки французов, а солдаты гарнизона были объявлены военнопленными. Понадобились одновременно непредусмотрительность правительства и охватившая всех деморализация, чтобы объяснить эту весьма странную капитуляцию.