Но не в сельской местности, а в городах с их скученностью с наибольшей силой проявляется патриотический дух народов. В Познани настроения поляков выражались живее, чем где-либо еще. Этот город, в котором проживали обыкновенно около пятнадцати тысяч жителей, вскоре пополнился вдвое за счет сбежавшихся навстречу освободителям жителей соседних провинций. Три дивизии корпуса Даву вступили в Познань 9, 10 и 11 ноября. Их принимали с таким воодушевлением, что и сам строгий маршал растрогался и поддался мысли о восстановлении Польши, мысли довольно популярной во французской армии, но совсем не популярной среди ее вождей. Он написал Наполеону несколько писем, носивших весьма яркий отпечаток бурливших вокруг него чувств.
Даву сказал полякам, что Наполеону нужно огромное усилие с их стороны, чтобы одержать крупные победы, без которых он не сможет заставить Европу принять восстановление Польши, и чтобы внушить ему уверенность в долговременности дела, за которое он берется, дела весьма трудного, поскольку речь идет о восстановлении государства, разрушенного сорок лет назад. Познанские поляки, более воодушевленные, чем даже поляки варшавские, обещали с полным доверием всё, чего от них требовали. Дворяне, священники, народ со всем пылом желали, чтобы их освободили от германского ига, противного их религии и нравам и за такую цену они были готовы на всё. Маршал Даву мог раздать им пока только три тысячи ружей; поляки тотчас распределили их меж собой, прося прислать еще и утверждая, что, сколько бы их ни было, всегда найдутся руки, чтобы их подхватить. Из простого народа сформировали пехотные батальоны, дворяне и их вассалы составили кавалерийские эскадроны. Население всех городов между верховьями Варты и Одера при приближении войск Жерома изгоняло прусских правителей и сохраняло им жизнь лишь потому, что французские войска препятствовали насилию и бесчинствам. От Глогау до Калиша, на всём пути следования Жерома, восстание стало всеобщим.
В Познани установили временную власть, с которой договорились о мерах, необходимых для снабжения французской армии при ее прохождении. Не могло быть и речи об обложении Польши военными контрибуциями. Порешили на том, что страну сочтут свободной от расходов, налагаемых на побежденные страны, при условии, однако, что ее руки присоединятся к рукам французов и она уступит армии часть зерна, которым она столь богата. Новая польская власть договорилась с Даву построить печи, собрать зерно, фураж, скот. Всё было подготовлено для приема основной части французской армии и главным образом ее предводителя, которого ожидали с живейшим любопытством и пламенными надеждами.
Почти в то же время Ожеро двигался по рубежу, отделявшему Познань от Померании, оставив Варту справа и направляясь влево, вдоль Нетце. Он проходил через Ландсберг, Драйзен, Шнайдемюль, через унылый, бедный, малонаселенный край, который почти не подавал признаков жизни. Маршал Ожеро не встретил ничего, что возбудило бы его воображение, испытал большие тяготы на марше и еще б\льшие – с провиантом, поскольку двигался без фургонов, везших хлеб для войск.
Ланн выдвигался через Штеттин, Штаргард, Дойч-Кроне, Шнайдемюль, Накель и Бромберг, обеспечивая с фланга марш корпуса Ожеро, подобно тому, как тот обеспечивал марш корпуса Даву. Он также двигался по рубежу германских и польских земель и проходил через края еще более скудные, еще более унылые. Он видел враждебность германцев, робость поляков и, под властью впечатлений от дикой и пустынной местности и данных разведки, которые собирал о поляках в краю, столь для них неблагоприятном, был склонен считать восстановление Польши предприятием дерзким и даже безумным. Добравшись до Бромберга после этого мучительного марша, он написал Наполеону, что миновал песчаный, бесплодный и безлюдный край, сравнимый лишь с пустыней; что солдаты печальны и болеют лихорадкой из-за влажности почвы и дурной погоды; что поляки не расположены к восстанию и трепещут под игом хозяев; что, желая восстановить их государство, мы только бесполезно прольем кровь Франции ради непрочного и недолговечного дела.
Наполеон, остававшийся в Берлине до последних дней ноября, не удивлялся противоречивым донесениям своих соратников и ждал, когда движение, произведенное присутствием французов, проявится во всех польских провинциях, чтобы составить свое мнение о восстановлении Польши и решить, проходить ли через нее с боем или возводить на ее земле великое политическое здание. Он отправил Мюрата, еще раз напомнив ему условия, которые считал необходимыми для восстановления Польши, и предписания, которым должно было следовать при движении на Варшаву.
К этому времени русские пришли на Вислу и завладели Варшавой. Последний прусский корпус Фридриха-Вильгельма, отданный под командование генерала Лестока, офицера сколь благоразумного, столь и храброго, расположился в Торне, оставив гарнизоны в Грауденце и Данциге.