Присутствие Сульта и его обнадеживающие заявления лишь утвердили благоразумных людей в их миролюбивых расположениях. Средний класс с удовлетворением ответил на заявления Сульта и, казалось, готов был сохранять спокойствие, если маршал сдержит слово, будет поддерживать дисциплину солдат, подавит чернь и обеспечит каждому свободу заниматься своим делом. Среди этих покорившихся, которых влекла к французам надежда на покой, особенно выделялись евреи, весьма многочисленные, активные и богатые повсюду, но особенно в нецивилизованных странах, где им отдают на откуп торговлю, которой не умеют заниматься сами. В Португалии их было около двухсот тысяч, все они жили под жестким гнетом и от владычества французов, казавшегося им самой желанной формой правления, с величайшим удовлетворением ожидали гражданского равенства. Вступив в контакт с французской администрацией на предмет содержания армии и сбора доходов, они вскоре дошли до политических предложений о способе учреждения в Португалии регулярного правления. К ним присоединились и многие местные негоцианты, намекавшие, что провинции Опорто весьма подходит идея основать отдельное королевство Северной Лузитании, предусмотренное договором с Наполеоном, подписанным в октябре 1807 года при разделе Португалии между Испанией и Францией. Утверждали, что обнародование подобного решения, сопровождаемое справедливым и мягким правлением, заставит рассматривать французов уже не как захватчиков, а как друзей, которые берегут страну, в которой хотят остаться надолго; что Наполеон должен как можно скорее назначить французского принца, которому предстоит носить новую корону, пока лишь корону Опорто, а позднее, быть может, и корону Опорто и Лиссабона; что, поскольку обстоятельства требуют неотложных решений, надобно поспевать за обстоятельствами, и поскольку теперь королей берут из генералов, не проще ли сделать королем Северной Лузитании соратника Наполеона?
Мысль сделать королем Португалии маршала Сульта, быстро распространившись в Опорто и в городах меж Дуэро и Миньо, была осмеяна людьми благоразумными, встречена с оскорбительными насмешками армией, но с удовлетворением принята коммерсантами, хотевшими получить защитника, евреями, желавшими гражданского равенства, и армейскими интриганами, которые льстят главнокомандующим и являются их самыми опасными врагами. Последние сочли такую комбинацию весьма глубокой, ибо она призвана послужить, говорили они, приручению португальцев и ослаблению их привязанности к англичанам и дому Браганса. Одно обстоятельство в особенности поощряло их к тому, чтобы если не посадить, то хотя бы подготовить короля без непременного волеизъявления Наполеона, а именно удаленность последнего, переместившегося в ту минуту на берега Дуная и поглощенного событиями, исход которых был неизвестен.
Разумеется, не все заходили столь далеко, но такие смельчаки находились, и они до такой степени смутили рассудок маршала, что он согласился выпустить странный циркуляр для дивизионных генералов, в котором рассказывал о происходящем и о поступившем ему предложении посадить короля либо из семьи Наполеона, либо из генералов по его выбору. Он добавлял, что население Опорто, Браги и соседних городов просит его, маршала Сульта, облечься атрибутами верховной власти и осуществлять таковую власть, что оно поклянется быть ему верным и защищать его от любых врагов, будь то англичане, повстанцы или кто другой. Циркуляр побуждал генералов внушать подобные пожелания населению, размещенному в их командованиях.
Хотя циркуляр был конфиденциальным, он не остался в тайне. Он вызвал насмешки у одних, задел других и встревожил лучших. Над Сультом, чья величайшая скромность изменила ему при обманчивом виде короны, стали насмехаться. Часть армии возмущалась, особенно старые офицеры, хранившие в глубине души чувство независимости, присущее солдатам Рейнской армии, сражавшиеся из преданности долгу, но втайне негодовавшие из-за того, что им приходится проливать кровь во всех концах света ради создания слабых, неспособных, беспутных и, как правило, неверных Франции королей. Более сдержанные военачальники, озабоченные только поддержанием дисциплины, сожалели о моральном воздействии, которое производил пример главнокомандующего на офицеров и солдат, уже и без того склонных к нарушению всяческих правил и всегда готовых вознаградить себя распущенностью за страдания, которые им приходилось сносить в дальних странах. По их мнению,
маршал сам подавал сигнал к беспорядку и, главное, разделял армию, которая, в том опасном положении, в каком она находилась, как никогда нуждалась в единстве, силе и дисциплине. Благоразумные военные беспокоились также о том, какое суждение вынесет Наполеон обо всех тех, кто в той или иной мере поддался странным действиям, содержащим невольное, но столь разительное осуждение императорской политики.