Прибыв в Берген-оп-Зом, Луи передвинул войска на позиции между Зандвлиетом и Антверпеном, чтобы иметь возможность прийти на помощь последнему. Уловив намек, содержавшийся в письме министра Кларка, он взял на себя верховное командование и, дав волю воображению, предложил меры, которые могли преждевременно потрясти страну и причинить вред морским верфям Антверпена. Комендант Деко, человек большого ума и весьма искусный инженер, успокоил кипучий ум короля Голландии, улучшил оборону фортов Лилло и Лиф-кенсхук, приказал затопить местность вокруг них, чтобы сделать их недоступными, отсрочил затопление вокруг Антверпена, договорился с адмиралом Миссиесси об устройстве на Шельде нескольких линий заградительных бонов, приказал починить стены Антверпена, словом, внес, наконец, некоторый порядок в принимаемые меры обороны. Поскольку прибыли уже несколько тысяч человек из 3-й, 4-й и 6-й полубригад и постепенно подтягивались таможенники, жандармерия и национальные гвардейцы, к 12 августа собралось около десяти тысяч неорганизованных людей, которых было достаточно для формирования гарнизона крепости.
Англичане тем временем упорно осаждали Флиссин-ген. Генерал Монне успел до закрытия Западной Шельды получить около двух тысяч человек, и хотя не следовало обольщаться, что он будет стоять насмерть, он, тем не менее, должен был доставить время, необходимое для организации обороны Антверпена. Генерал Руссо, в свою очередь, получив 8-ю полубригаду и некоторое количество национальных гвардейцев, продолжал занимать левый берег Шельды на острове Кадзанд. Таким образом, продвижение неприятеля сдерживалось, и этого было довольно, чтобы британская экспедиция потерпела крах. Флот от англичан ускользнул, Антверпен с каждым часом становился всё более неприступным, и только Флиссинген рисковал стать их добычей, но уже можно было надеяться, что он и останется их единственным трофеем.
Получив известие о Валхеренской экспедиции, Наполеон не был удивлен, ибо ожидал нападения на побережье и оставил, в его предвидении, во Франции две временные парижские и три северные полубригады, а также некоторое количество артиллерийских рот, в которых не имел насущной нужды. Он не удивился и тем более не встревожился, ибо с первой же минуты оценил значение экспедиции и был убежден, что, помимо некоторых расходов, всё зло обернется против англичан, которые бессмысленно погибнут от лихорадки, не захватив ни Антверпена, ни флота, если последний окажется под верным руководством. Однако, если бы он судил о своем положении более беспристрастно, то увидел бы, что экспедиция наносит весьма серьезный ущерб его правлению, разительным образом обнажая опасность политики, вследствие которой 300 тысяч солдат оказались в Испании, 100 тысяч — в Италии, 300 тысяч — в Германии и не осталось солдат для охраны Антверпена, Лилля и Парижа.
Примечательно, что Наполеон сразу же не согласился с мнениями тех, кто считал себя согласным с его собственным мнением, то есть Кларка и Камбасереса. Тот и другой предполагали, что он не одобрит созыв Национальной гвардии и назначение главнокомандующим маршала Бернадотта — принца Понтекорво. Они плохо его знали. Хотя Наполеон не любил прибегать к помощи резонерствующего населения, которое выдвигало условия в обмен на свое содействие, и догадывался о ненависти к нему принца Понтекорво, тем не менее он умел жертвовать своими подозрениями, когда был в том заинтересован. Ему понравилось бы, если бы нация по первому сигналу возмутилась и обрушилась всеми силами на наглого неприятеля, осмелившегося попирать землю Империи. Он был недоволен, что его министры при появлении англичан не воззвали к французам, не пробудили их
энтузиазма, не потребовали их преданности. Он считал, что они должны были и могли это сделать, и осудил их крайнюю холодность.
И наконец, последним мотивом, откровенно выраженным в письмах Наполеона, было желание заполучить новый контингент, поскольку призывников уже не хватало. Набрав в результате всеобщей мобилизации 60-80 тысяч молодых национальных гвардейцев, он удержал бы их под знаменами, приучил к военному ремеслу и превратил в новобранцев самого прекрасного рода, ибо им всем должно было быть от двадцати до тридцати лет. Что до выбора главнокомандующего, Наполеон показал, насколько может возвыситься над страстями, когда того требует необходимость. Он испытывал глубочайшую неприязнь к тщеславию и честолюбию Бернадотта, и тем не менее считал его единственным человеком из всех находившихся на театре британской экспедиции, способным командовать. Он горячо пожалел, что не его назначили Верховным главнокомандующим объединенными войсками на севере, он упрекнул министров за их выбор и приказал передать командование Бернадотту, если еще не поздно.