— Не знаю, — честно призналась я, подразумевая, что даже если издатель мне и угрожал, то я этого просто не заметила.
— В каком смысле «не знаю»? — Издатель расценил мой ответ по-своему. — Не станете же вы утверждать… — Шумилов запнулся. — Как же ловко вы все подстроили! — выдавил наконец он из себя. — Секретарь была выходная. Значит, у меня даже нет свидетеля… Честно говоря, не рассчитывал, что вы заметите пистолет. Теперь, заявив, что я угрожал вам, вы сможете поднять такую шумиху…
— Она и не заметила, — улыбнулся Жорик. — Про пистолет я догадался исключительно с вашей помощью. Во-первых, вы спросили у меня в сообщениях, не стоит ли вам прямо сейчас прижать подозрительную посетительницу к стенке. И было ясно, что скажи я «дерзайте», вам было бы с чем напасть на Екатерину. Во-вторых, Катя не помнит, есть ли у вас обручальное кольцо. Ну какая женщина при встрече с вами не решит удовлетворить любопытство и глянуть, успел ли уже кто-нибудь окольцевать вас, а? Отсутствие у Кати информации может означать лишь одно — она попросту не видела вашей правой руки. При этом, судя по тому, как она описывала вашу встречу, вы то набирали сообщения на телефоне, то жестикулировали. Выходит, это все вы делали, так сказать, одной левой. Но вы, как я вижу сейчас, вовсе не левша. Что подвигло вас терпеть такие неудобства? Уверен, что вы держали правую руку под пиджаком, опасаясь выпускать оружие. Я-то его сейчас вижу, но Катерина не спец в таких вещах.
— Удивительно, — перебил Шумилов, приняв серьезный вид. — Вы действительно верно догадались. Примите мои восхищения.
— А вы — мои соболезнования, — произнес Жорик, залпом допил остатки кофе и встал. На миг мне показалось, что Георгий забыл, где находится или кем является, и действительно собирается обиженно пройтись по воде к выходу из ресторана. Уже стоя, Георгий решил добавить разъяснения: — Соболезнования по поводу вашей дочери. Из-за скрытности отца Ксения лишается в моем лице надежного защитника.
«В нашем лице!» — мысленно поправила я Георгия, но, к счастью, у меня хватило совести и ума промолчать.
Шумилов тяжело вздохнул.
— Постойте, не уходите, — торопливо проговорил он так, будто и впрямь поверил, что Георгий может уйти.
— Да? — Жорик послушно сел, понимая, что снова победил.
— Вы впечатлили меня своей догадкой про пистолет. Пожалуй, я не прощу себе, если не попрошу вас все же расследовать исчезновение Ксении. И Аллы с Ларисой тоже, разумеется. Со своей стороны хочу извиниться. Я не собирался стрелять в Катю. Я просто хотел напугать ее.
— Я не боюсь оружия, — попыталась разрядить обстановку я. — Вот если бы вы прятали в ящике стола змею или крысу… тогда я бы испугалась.
Не глядя на меня, Жорик коротко дернул рукой, выставив ладонь в мою сторону. Предыдущий опыт мне подсказывал, что этот жест означал вежливую просьбу помолчать и не мешать течению разговора. Я неохотно повиновалась. Почему если разговаривать по существу, так обязательно в обстановке крайнего напряжения?
— Запугать и?..
— И все. Я надеялся, что в таком состоянии она расскажет правду о музее одного литератора и о глухонемом…
— Какую правду?
— Если бы я знал какую, то, наверное, не нуждался бы в объяснениях! — вспылил Шумилов. — Да. Я понимаю. Все это выглядит очень странно. Хорошо, я постараюсь говорить понятно. — Он заметно сник и обреченно начал излагать: — Понимаете, с того дня как исчезла Лариса, — тут Шумилов задумчиво прищурился; казалось, он впервые выстраивал свои смутные подозрения в стройную линию, — Ксения стала вести себя очень необычно. Я очень хорошо знаю свою дочь. Мы были дружны и раньше, но с тех пор, как ее мать умерла — а это случилось уже много лет назад, — мы с дочерью, сплотившись в нашем горе, стали особенно близки. Мы с Ксюшей живем, что называется, душа в душу, поддерживаем друг друга, ничего друг от друга не скрываем.
— Давайте ближе к делу, — сухо перебил Жорик.