История петербургских особняков. Дома и люди

О том, как они проходили, можно узнать из воспоминаний одного из очевидцев: «В ближайшее воскресенье, к восьми часам вечера, я уже входил в эффектный перрон (подъезд. – А. И.) большого дома В. А. Пашкова на Гагаринской набережной, окрашенного в серый цвет красивого особняка старого барского типа, с ярко освещенными, смотрящими на Неву окнами и матовыми парами фонарей подъезда. Теперь в этом доме помещается французское посольство. В большой прихожей лакеи снимали верхнее платье и приглашали войти. Я поднялся, вместе с другими, по нескольким ступеням белой широкой лестницы на первую площадку, прошел через высокую, задрапированную массивной шелковой портьерой дверь направо и очутился в ярко освещенном зале. Зал был большой, длинный, с рядом окон на набережную. Его ярко освещали люстра и стенные лампы; на стенах никаких украшений не было. Весь зал был заставлен рядами стульев. Вдали, у входа в следующую комнату… стоял небольшой столик, а рядом маленький гармониум (фисгармония. – А. И.) с клавишами. Я присел на первый попавшийся стул и огляделся. Вокруг был такой разнохарактерный, разношерстный, разновидный люд! Среди фабричных синих и серых блуз и поношенных пиджаков виднелись темные простенькие кофточки «учащихся» женщин и барышень. То там, то тут темнели изящные костюмы дам из общества, чернели смокинги, краснели генеральские лампасы, серебрились эполеты и академические значки… Где-то вдали, из внутренних комнат, мерным боем часы громко пробили восемь ударов. Драпировка тихо заколебалась, и в комнату вошел… человек среднего роста, лет 40–45, с небольшой бородкой и хорошим, простым русским лицом… Он спокойно подошел к столику, низко поклонился собранию и стал читать какое-то место из Евангелия, лежащего на столике. Это был В. А. Пашков…» За чтением следовала проповедь, а затем совместное пение псалмов под аккомпанемент фисгармонии.

Французская набережная. Перспектива от дома № 10. Фото 1912 г.

В начале 1884 года общество было запрещено, а Пашкову предъявлено требование прекратить издание Евангелия и религиозно-нравственных брошюр, которых к тому времени вышло уже более двухсот наименований. Ведение устной пропаганды также запрещалось, в чем глава секты должен был дать подписку, а когда он отказался это сделать, его вместе со всей семьей выслали за пределы России. Последователи Пашкова попали под гласный надзор полиции.

Даже такой человек, как государственный секретарь А. А. Половцов, далекий от филантропии и чуждый всяких «сантиментов», вынужден был признать человеколюбивые устремления и дела последователей Пашкова. Вот что записал он по этому поводу в своем дневнике: «… они исполнены благих намерений на пользу ближнего, помогают бедным, больным, немощным всякого рода, делают все это без всякой напыщенности, с великим самопожертвованием и простотою, но при этом постоянно твердят тексты Священного Писания, смысл коего им будто бы близок вследствие прямого божественного откровения. <… > Гагарина и другие почитают первым долгом проповедование своих учений, и притом возможно большему числу простонародья. Весьма естественно, и церковь, и правительство не могли смотреть равнодушно на распространение таких учений. Пашков, собиравший у себя толпы простонародья, был выслан за границу».

Мемориальная доска на доме № 10

В 1887 году Пашкову разрешили вернуться на родину, и он снова возобновил религиозную пропаганду, устроив к тому же совместно с графом Корфом съезд баптистов, штундистов и молокан, учения которых были близки учению пашковцев. Однако правительство запретило заседания съезда, после чего В. А. Пашков окончательно покинул Россию, и следы его затерялись. Впрочем, отъезд главы секты не остановил распространения самого учения, и оно продолжало шириться.

На этом заканчивается история дома как гнезда нескольких дворянских фамилий. В 1892 году его приобретает правительство Французской Республики, и на долгие годы он становится резиденцией посольства, как бы отторгаясь на это время от русской почвы.

С исчезновением причины исчезло и следствие: после закрытия посольства набережная вновь сменила название, которое, впрочем, осталось «французским», превратившись в 1918 году по воле большевиков в набережную Жореса (французского социалиста. – А. И.).

И наконец, в 1945 году, в период патриотического подъема, ей присвоили имя Кутузова, памятное если не для нынешних французов, то уж, во всяком случае, для их предков. И это имя ей суждено носить вечно.

К службе не склонных приют

(Дом № 12 по набережной Кутузова)

Это здание имеет одну отличительную особенность: его высота значительно превосходит ширину, которая составляет всего пять окон по фасаду. Оно ни разу не надстраивалось и с самого начала было четырехэтажным; изменился лишь наружный декор, но общий силуэт остался прежним. Подобно ближайшим соседям – № 10, 14 и 16 – его возвели сравнительно поздно, в начале XIX века, когда основной ансамбль набережной уже сложился.