Рядом с бывшим особняком графа Кушелева-Безбородко стоит трехэтажный, на высоких подвалах дом довольно скромного вида. Эта скромность особенно заметна на фоне эклектичной вычурности его соседа справа, чрезмерно изукрашенного лепниной. Фасад дома № 26 содержит элементы ренессанса и классицизма, но в целом производит какое-то неопределенное впечатление; чувствуется, что здание неоднократно перестраивалось, и в него постепенно вносились изменения. Действительно, за свое более чем двухсотлетнее существование оно трижды меняло облик. Но, несмотря на довольно значительные переделки, дом неплохо сохранился и вносит в перспективу набережной налет классической строгости, присущий ей изначально.
На протяжении полувека, до самой Октябрьской революции, им владели два поколения графов Игнатьевых, и не просто владели, а жили здесь, поэтому дом неразрывно связан с их именем. Потомок этого рода, автор известных воспоминаний «Пятьдесят лет в строю» А. А. Игнатьев пишет: «Дом бабушки – особняк в Петербурге на набережной Невы – в годы моего детства был для всей семьи каким-то священным центром. В этом доме-монастыре нам, детям, запрещалось шуметь и громко смеяться. Там невидимо витал дух деда, в запертый кабинет которого, сохранившийся в неприкосновенности, нас впускали лишь изредка, как в музей. Кабинет охранял бывший крепостной – камердинер деда, Василий Евсеевич, обязанностью которого было также содержание в чистоте домовой церкви и продажа в ней свечей во время богослужения».
Дом № 26 по набережной Кутузова. Жилой дом. Современное фото
Впрочем, все вышеописанное происходило уже в 80-х годах XIX века, между тем как история здания начинается в 1771 году. Из архивных документов следует, что именно тогда бригадир граф Вилим Вилимович Фермор приступил к постройке дома на отведенном ему участке набережной Невы, в соседстве с одной стороны с генерал-поручиком Меллером (в ту пору еще не Закомельским), а с другой – с «придворным карлом», то есть карликом Савелием Титовым.
На гравюрах Б. Патерсена и А. Е. Мартынова запечатлен наружный вид дома до первой перестройки в 1829 году. Тогда он имел не три, а два этажа, не считая подвального, и был украшен таким же портиком из четырех сдвоенных колонн, поддерживавших балкон, как дом № 30, о котором речь впереди.
В Русском музее хранятся замечательные парные портреты кисти И. Я. Вишнякова, написанные в середине XVIII века. На одном из них изображен Вильгельм (Вилим) Фермор, на другом – его сестра Сарра. Это дети генерал-аншефа В. В. Фермора, видного военачальника аннинского и елизаветинского времен, особенно прославившегося в Семилетнюю войну.
Род Ферморов древнего происхождения и берет начало от одного из сподвижников Вильгельма Завоевателя. Отец будущего полководца принужден был в конце XVII века покинуть Англию из-за приверженности к династии Стюартов. Сын его Уильям (в России его стали называть Вилим) поступил на русскую службу и отличился военной доблестью во многих битвах и походах, что принесло ему титул графа и награждение высшими орденами Российской империи. Его единственный сын, унаследовавший родовое имя Уильям (Вилим), не унаследовал военных талантов своего родителя, дослужившись лишь до сравнительно скромного чина бригадира. Он-то и был первым владельцем интересующего нас участка.
О Вилиме Вилимовиче Ферморе-младшем известно мало. Родословные книги даже не приводят дат его рождения и смерти. Мы знаем только, что в 1794 году он продал свой дом на набережной тайному советнику Александру Александровичу Саблукову (1749–1828).
Отец его, камер-лакей Елизаветы Петровны, сумел вывести своего сына в люди: тринадцати лет мальчик становится пажом императрицы, а через несколько лет производится в поручики лейб-гвардии Преображенского полка. Впоследствии он оставляет военную службу и переходит на гражданскую.
После вступления на престол Павла I Саблуков назначается сенатором, а затем – президентом Мануфактур-коллегии. На этом посту ему пришлось пережить чрезвычайно неприятное происшествие, очень характерное для павловского царствования, когда не только служебная карьера, но порой и сама жизнь человека зависела от ничтожных мелочей.
Как известно, Павел стремился переделать все, что было заведено его матерью, особенно в военной области, в которой он мнил себя знатоком. Разумеется, дошло дело и до цвета обмундирования: вместо светло-зеленого для армии и белого для флота император распорядился ввести сукно единого темно-зеленого цвета с синеватым оттенком, желая приблизить его к синему цвету прусских мундиров. Из-за невозможности изготовить в короткий срок большое количество сукна одинакового оттенка во многих полках оказалось различие в цвете мундиров.