История религии. Том 1

Подъем ощущается, естественно, и в самой церковной жизни. Ни одно из

минувших четырех столетий не знало столь популярного папы, каким был Иоанн

XXIII. Созванный им Второй Ватиканский Собор открыл новые перспективы в

диалоге между Церковью и миром, проложил новые пути в богословии,

экуменизме, апостолате, богослужении и понимании Библии\18\. То, что Собор

вызвал волну дискуссий и кризисов, которые по своему накалу напоминают о

временах ранних Соборов, лишь доказывает силу и жизненность христианства.

Смелая и свободная критика религиозных институтов со стороны самих верующих

и теологов есть также признак полнокровной жизни Церкви.

Новых путей ищет и протестантизм. Огромный успех евангелического

проповедника Билли Грема показал, как сильно в людях стремление к Слову

Божиему. Протестантская инициатива, приведшая к созданию Всемирного Совета

Церквей, говорит о такой жажде общехристианского единства, какой еще не

знала история. И замечательно, что экуменизм зародился и живет именно тогда,

когда в мире усилилась расовая нетерпимость и шовинизм.

Поразительной оказалась жизнеспособность Православной Церкви, которая

за последние десятилетия выдержала в России ни с чем не сравнимые внешние и

внутренние испытания. Правда, английский теолог Дж. Робинсон в своей

нашумевшей книге пытается умалить значение этого факта, связывая его с так

называемой "вторичной религиозностью", то есть усилением веры в исторически

угасающих обществах\19\. Однако причислять Россию к такого рода обществам -

значит плохо понимать динамику современного мира.

В США, этом классическом образце "общества потребления", где погоня за

комфортом уже стала угрозой для духовных ценностей, неожиданно возникло

широкое движение обратившейся к Евангелию молодежи, движение, получившее

название "Иисусовой революции". В Европе христианская община Тэзе привлекает

к себе сотни тысяч молодых людей из разных стран, членов различных

церквей\20\. В Африке и Азии множится число новых течений и проповедников.

О многом свидетельствует и судьба Библии в современном мире. Не только

астрономические цифры ее тиражей, комментированные и иллюстрированные

издания, не только популярность библейских тем в музыке, на экране и на

телевидении говорят о ее неумирающей притягательности, об этом говорят сотни

новых исследований и книг, появившихся в результате небывалого прежде

расцвета библейской науки.

В XX веке впервые возникает серьезный диалог как между церквами, так и

между религиями, между верующими и неверующими. Даже коммунисты вынуждены

активно включаться в этот диалог\21\. Одновременно в ряде стран, например в

Латинской Америке, епископат и духовенство становятся в ряды борцов за

свободу и социальные преобразования\22\.

Если прежде коммунисты говорили о религии как о своем непримиримом

враге, то теперь многие из них вынуждены изменить отношение к ней. Член ЦК

чилийской компартии О. Мильяс, говоря о социальной борьбе христиан,

подчеркивает, что они "видят смысл своей религиозности в горячей любви к

ближнему, в безоговорочной вере в человека. Католикам такого рода их

верования нисколько не мешают быть революционерами, но, напротив, помогают

им в их борьбе". Учитывая именно это, Фидель Кастро писал, что его революция

"никогда и ни в какой форме не была антирелигиозной".

Подобные же голоса раздаются и в Европе. Так, Жорж Марше открыто

утверждает, что "у христиан есть основания, чтобы участвовать в движении за

демократические перемены и содействовать построению более свободного

общества"\23\. Это уже очень далеко от третирования религии как "опиума".

Нередко приходится слышать, что религия существует до сих пор лишь

потому, что "приспосабливается" к нуждам и запросам любой эпохи. Но,

признавая это, атеизм невольно свидетельствует в пользу религии. Ведь хорошо

известно, что именно свойство приспособляемости означает жизнеспособность

организма.

Говорят также, что обращение к религии есть "дань моде". Быть может, в

отношении многих поверхностных умов это и справедливо. Но "мода" далеко не

всегда играет только отрицательную роль. Разве не она помогла огромному

числу людей понять и оценить иконопись и древнюю церковную архитектуру? И

вообще, не примечательно ли, что "мода" возникла именно на то, что старались

уничтожить так долго и упорно? А ведь мода часто есть не что иное, как

упрощенное отражение глубинных процессов, протекающих в недрах общественного

сознания.

Знаменитый физик Макс Борн, говоря о пропасти, в которую катится

цивилизация, подчеркивал, что только религиозные идеи могут вернуть здоровье

обществу. "В настоящее время, - писал он, - только один страх вынуждает

людей сохранять мир. Однако такое положение неустойчиво и должно быть

заменено чем-либо лучшим. Нет необходимости искать где-то далеко принцип,

который мог бы стать более прочной основой для устройства наших дел... В