Сообразно с дроблением Руси на отдельные области, летописные своды, как известно, еще в дотатарскую эпоху разделялись по нескольким средоточиям, сохраняя, однако, в основе своей труд начального киевского летописца (Сильвестра Выдубецкого). Только в самом Киеве, со времени Батыева погрома, с потерей политической самобытности прекратилось, по-видимому, летописное дело. Непосредственным продолжением Киевского свода является летопись Галицко-Волынская, составленная, по всем признакам, в конце XIII века при дворе Мстислава Львовича. Эта летопись посвящена деяниям Даниила Романовича Галицкого и его ближайших преемников; она написана живым, образным, местами даже поэтическим языком и обилует любопытными подробностями и описаниями. В ней сказывается еще та сравнительно высокая степень развития, которой достигла русская книжная словесность в эпоху предтатарскую. Эта Южная, или Галицко-Волынская, летопись, вместе с предпосланным ей Киевским сводом, сохранилась в так называемом Ипатьевском списке XV века (принадлежавшем Ипатьевскому монастырю). Весьма заметное различие с ней представляет Северный, или Суздальский, свод (по Лаврентьевскому списку), прекращающийся почти на том же времени, именно на начале XIV века, но составленный несколько позднее и уже на другой почве. Этот свод, как и предыдущий, заключает в себе начальную Киевскую летопись Сильвестра Выдубецкого, после которой идут известия преимущественно о суздальских князьях. Вторая, или собственно Суздальская, часть свода, очевидно, составлена по местным записям, ростовским, владимирским, переяславским и тверским. Рассказ ее сух, при своем многословии дает мало подробностей и обилует благочестивыми размышлениями и сравнениями. В конце свода находится любопытная приписка, из которой мы узнаем, что книга была написана в 1377 году монахом Лаврентием по поручению великого князя Димитрия Константиновича Нижегородского (тесть Димитрия Донского) и по благословению суздальского епископа Дионисия (известного соискателя митрополичьего престола). «Радуется купец прикуп сотворив, — говорится в той же приписке, — и кормчий в отишье пристав, и странник в отечество свое пришед; тако же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам, тако же и аз худый, недостойный и многогрешный раб Божий Лаврентий мних». «И ныне, господа отци и братья, оже ся где буду описал, или переписал, или недописал, чтите исправливая Бога деля, а не клените; занеже книги ветшаны, а ум молод, не дошел». Следовательно, монах Лаврентий сам называет себя только описателем, то есть переписчиком, а не сочинителем летописи. Но его слова о том, что перед ним были книги (собственно, рукописи) уже старые, ветхие и что он мог наделать погрешностей, указывают, пожалуй, не на одну буквальную переписку, а вместе на выборку и сводку известий. Вообще большое разнообразие дошедших до нас списков, хотя бы относящихся к одному и тому же летописному своду, ясно свидетельствует, насколько списатели вносили в свое дело личного умения или усмотрения.