Северная война не была единственным фактором, запустившим петровскую революцию, даже в ее военном и политическом аспектах. Характер Петра, его чаяния и интересы наряду с интересами его приближенных (таких как Меншиков, Прокопович, Шафиров) также были ее важнейшим фактором. Сыграли свою роль и интересы новой петровской элиты, многие представители которой выдвинулись благодаря своей энергии и талантам.
Расширение социоэкономического и культурного разрыва на ранних стадиях модернизации происходило в большей части мира, и Россия не была исключением. Автор считает, что не следует осуждать Петра I за те условия, которые существовали в России 200 лет спустя после его смерти. Точно так же нельзя возлагать ответственность на него за те или иные меры тех, кто правил после него, особенно за глупость освобождения дворянства от обязательной государственной службы (1762) без освобождения крестьян, которое состоялось только в 1861 г. Петр Великий остается «одной из самых значительных фигур во всей современной истории» (51, с. VIII) (подробнее см. обзор в этом сборнике).
Век Просвещения – тема сборника «Россия в XVIII столетии: Общество, культура, экономика»12
– 40 статей, 24 на английском и 16 на русском языке; охват тем широкий: культурный, социальный, юридический, финансовый ландшафт России в век Просвещения (63). Большинство статей – о влиянии модернизации на дискурс и/или практику Российской империи и воздействие этого процесса на социальную и личную идентичность. Европейский дискурс передавался в российскую реальность людьми из разных социальных слоев, с различным образованием, в частности купцами, чтобы утвердить свою социальную и гражданскую идентичность. Христианский религиозный менталитет служил своеобразным мостом, по которому новые идеи из Европы переходили в русскую культуру, хотя в конце XVIII в. Россия еще не была гражданским обществом. Язык, как социальная конструкция, есть отражение своего времени, подчеркнуто в сборнике. Театры, парки, литература – через них проявлялся дискурс Просвещения. Сборник показывает важность междисциплинарной методологии. В нем отмечена роль Просвещения для России в деле постепенной передачи европейской культуры. Многие аспекты русской идентичности оказались в центре общественного внимания.О Екатерине II зарубежные историки теперь пишут особенно много, подчеркивая ее «культуртрегерскую» роль в России (63, 167 и др.). И Дашкова, президент двух российских академий, имела «глубокое влияние на развитие образования, науки и учености в России» (255, с. 156) благодаря «нацеленности» Екатерины на развитие российской культуры. Но внешнюю политику Екатерины II оценивают не слишком высоко (см. обзор в этом сборнике).
Интерес исследователей к личности Екатерины выражается и в переиздании ее мемуаров (232), и в исследовании ее литературной деятельности (как драматурга), и даже как самого искусного садовода из российских правителей (207). Но этот интерес в конечном счете обусловлен стремлением понять ее роль в истории России. Даже, казалось бы, «невинный» сюжет о ней как о «садоводе», стремившейся превратить окрестности Петербурга в сад, имеет политический смысл; в частности и Г. Потёмкин, следуя ее примеру, пытался сделать Крым «садом империи». Авторы неизменно отмечают влияние на деятельность Екатерины идей Просвещения, хотя российские реалии нередко вносили свои коррективы, что сказалось, например, и в ее отношении к католичеству.
В историографии считается, что лучшая работа о Екатерине II написана И. Мадариагой (см. реферативный обзор в этом сборнике).
Книга американской исследовательницы М. Ковендер о культурной идентичности дворянства (39) – первая работа, в которой анализируется привилегированное сословие Тверской губернии в десятилетия, предшествующие отмене крепостного права, рассматривается в западной литературе как «вызов историографическому трюизму» о том, что дворянство стремилось жить в столицах, а не в своих имениях. Ковендер утверждает, что помещики большую часть времени проводили в родовых «гнездах», а не в Москве или Петербурге. Культурная идентичность провинциального дворянства освещается в связи с его политической культурой и его лояльностью власти. Касаясь экономики помещичьего хозяйства, автор допускает, что только меньшинство собственников имений стали энтузиастами ведения хозяйства на рациональной, научной основе.