Исторія Русской Церкви

Послѣ большого московскаго пожара 1547 г., когда погорѣли кремлевскія церкви, Іоаннъ IV послалъ за иконами въ Новгородъ, Смоленскъ, Дмитровъ, Звенигородъ. Изъ этихъ и другихъ городовъ свозили иконы въ Москву и ставили ихъ въ Благовѣщенскомъ соборѣ, гдѣ иконописцы, пріѣхавшіе изъ Новгорода, Пскова и другихъ городовъ, списывали съ нихъ новые образа. Кромѣ того, священникъ Благовѣщенскаго собора, извѣстный Сильвестръ, доложивъ царю, поручилъ новгородскимъ иконописцамъ изобразить на стѣнахъ храма исторію творенія міра, символъ вѣры, содержаніе нѣкоторыхъ церковныхъ стиховъ и пр. Извѣстный дьякъ, Иванъ Висковатый, увидавъ новыя иконы, началъ громко говорить при народѣ, что такъ писать иконы не годится, не слѣдуетъ изображать невидимое Божество и безплотныхъ. Надлежитъ отмѣтить, что иконы писались новгородцами и псковичами. Ихъ же города находились въ постоянныхъ торговыхъ связяхъ съ Западомъ. По этимъ связямъ, — указываетъ архіеп. Филаретъ — весьма вѣроятно, что символическія изображенія заняты были у Запада. Сильвестръ настойчиво просилъ дѣло это разсмотрѣть на соборѣ, который состоялся въ началѣ 1554 г. Дѣло рѣшено было въ пользу Сильвестра, на Висковатаго соборъ наложилъ епитимію за то, что о святыхъ иконахъ сомнѣніе имѣлъ и смущалъ народъ. Поставлено было ему въ вину нарушеніе правила шестого Вселенскаго собора, запрещающее простымъ людямъ принимать на себя учительскій санъ.

Жизнь христіанская.

Архіеп. Филаретъ пишетъ: “Благочестіе въ семъ періодѣ было еще общимъ предметомъ помысловъ для всѣхъ состояній русскаго народа — для князя и слуги, для инока и мірянина. Или, чтобы быть точнѣе, въ семъ періодѣ старались подражать благочестію предковъ, хотя въ ХVІ в. было уже замѣтно ослабленіе древняго духа”.

Въ этомъ отношеніи показательны впечатлѣнія посѣщавшихъ Россію иностранцевъ. Преосвященный авторъ приводитъ, относящійся къ 1525 г., отзывъ нѣмца католика, тюбингенца Ивана Фабра: “каждый, коль скоро вступаетъ въ зрѣлый возрастъ... становится способнымъ сознавать съ сокрушеніемъ, что онъ грѣшенъ, немедленно идетъ и падаетъ къ стопамъ священника; съ плачемъ и воздыханіемъ исповѣдуетъ ему грѣхи, по порядку, сколько можетъ припомнить... Этому есть у нихъ установленное время. Уставъ церковный понуждаетъ ихъ къ тому каждый годъ въ Пасху, а набожные не оставляютъ исповѣди и въ великіе праздники. Тотъ, кто оставилъ бы это въ пасху, для всѣхъ былъ бы анаѳемою, предметомъ презрѣнія, — его всѣ стали бы удаляться и не пустили бы въ церковь. Исповѣдникъ, чтобы быть достойнымъ таинства Тѣла и Крови Господней, прежде долженъ нѣсколько дней изнурять тѣло, порабощать плоть свою и принесть другіе плоды покаянія...” Фабръ, отмѣтивъ строгость соблюденія постовъ, высказывался далѣе такъ: “Услышавъ это, мы такъ были поражены, что какъ-бы потерялись; такъ нечестива показалась намъ жизнь наша въ сравненіи съ этими христіанами. Какъ нельзя тверже увѣрились мы, что мы, которые много говоримъ себѣ о плодахъ вѣры, по плодамъ далеко хуже ихъ ... Они проходятъ и другія степени покаянія для умилостивленія Бога. Такова особенно молитва. Они совершаютъ ее такъ часто, что не скоро найдешь равныхъ имъ. Съ каждымъ разсвѣтомъ дня каждый изъ нихъ повергается въ прахѣ, изливаетъ продолжительныя ежедневныя молитвы... И того нельзя упустить между другими похвальными дѣлами ихъ, что они собираютъ къ себѣ нищихъ, которыхъ каждый питаетъ по мѣрѣ средствъ; творитъ милостыню, сколько требуетъ благочестіе евангельское, одѣваетъ, поитъ, оберегаетъ, сзываетъ странниковъ, творитъ все другое, чѣмъ усовершаются чада Божіи; они страшатся не быть бы осужденными на томъ страшномъ судѣ Божіемъ ...”.

Другой иностранецъ, Рюссовъ, противникъ вторженія “московитовъ” въ Ливонію, писалъ: “Русскіе въ крѣпостяхъ являются сильными боевыми людьми. Происходитъ это по слѣдующимъ причинамъ. Во первыхъ, русскіе — работящій народъ: русскій, въ случаѣ надобности, неутомимъ во всякой опасной и тяжелой работѣ, днемъ и ночью, молится Богу, чтобы праведно умереть за своего государя. Во вторыхъ, русскій съ юности привыкъ поститься и обходиться скудной пищей ...”