История рыцарства во Франции. Этикет, турниры, поединки

Все это уводит нас очень далеко не только от германской инициации, но и от грубых нравов XI века, отражением которых является литература.

Но рыцарство легко порождает братство по оружию – эту очень сильную связь, которую я сам почувствовал в войну 1914 года; великолепными ее примерами являются Оливье и Роланд в литературе, Танкред и Боэмунд в Первом крестовом походе. Это чувство превосходно выражено в следующих словах (Рол., стихи 1734–1735)[6]:

Сегодня окончится наша дружба: еще до вечера мы оба умрем.

Иногда «Песнь о Роланде» подчеркивает связь друзей-соратников сходством имен, словно предопределяющих ее: Амис и Амиль, Базиль и его брат Базан (Рол., 326), Ивори и Ивон (Рол., 1895), Герье и Герен (Рол., 794). Это эпическая пара воинов.

Глава 6

РЫЦАРСТВО И РЫЦАРИ В ГЕРОИЧЕСКОМ ЭПОСЕ

В героическом эпосе рыцарство предстает как уже сложившийся институт; его природа, посвящение в рыцари и формулировки этого посвящения почти не объясняются. Рыцарство имеет обостренное представление о доблести, верности и чести. Это скорее эпитет, нежели просто наименование. Лучшие бароны – рыцари, и лучшие сарацинские воины достойны были бы стать рыцарями, если бы приняли христианство. «И доблестью был бы рыцарем» (Рол., 25), – говорится о мавре Бланкандрене. Двенадцать пэров должны быть рыцарями, но специально об этом не говорится.

В лагере Карла Великого ждут послов от языческого короля Марсилия; рыцари сидят на белых шелковых коврах (Рол., 110), самые мудрые и старые играют за столом в триктрак или шахматы, тогда как бакалавры (молодые сеньоры, еще не посвященные в рыцари) упражняются в фехтовании на мечах. Карл обращается к ним: «Благородные рыцари, изберите мне барона из моей земли, очень высокого рождения» (Рол., 356). Ганелон тоже знатный барон, вокруг него находятся его рыцари (Рол., 350), которые, похоже, более привязаны к нему самому и к его дому, нежели к королю. Арьергард Роланда, по словам предателя, состоит из двадцати тысяч рыцарей (Рол., 558), но не следует ли здесь прочитать «всадников», поскольку неизвестно, все ли они прошли посвящение. Доказательство тому слова сарацинского короля Марсилия: «Четыреста тысяч рыцарей могу я собрать» (Рол., 565). Однако, когда формируется арьергард, автор «Песни» Турольд (?) настаивает на посвящении.

«И я иду с Роландом, – подхватил Готье. – Я его человек [вассал]: он дал мне лен». И ушло их двадцать тысяч рыцарей. Аой!»

Роланд получил свой меч Дюрандаль от Карла Великого (Рол., 1120–1121): «Мой добрый меч, врученный мне королем», что на языке XI века означает, что он получил меч, когда король посвящал его в рыцари. Его соратники, которых созвал Турпен, советуют ему рубить сильно: «На рыцарях надежные доспехи» (Рол., 1143).

Роланд, направляющийся на битву, действительно является портретом вооруженного рыцаря (Рол., 1152–1158):

Роланд мчит верхом по долине.

Его конь Вельянтиф резв и горяч.Ему к лицу доспехи и оружие.В руке он держит копье,Грозно направив острие к небу.На копье развевается белый значок,Бахрома спадает до плеч и рук.

Граф прекрасен телом, смел и светел лицом.

А вот прощальные слова, сказанные Роландом в Ронсевале над павшим Оливье:

Ты мог преломить копье, расколоть щит,Преподать урок гордецу и поразить злодея.Поддержать и дать совет тому, кто честен,И никто не был лучшим рыцарем, чем ты.

В этом весь рыцарский идеал, изложенный в четырех строчках; и он никак не отличается от оценки архиепископа Турпена, которого Роланд провозглашает (Рол., 2252):

О, славный рыцарь из хорошего рода.

Для Роланда меч, врученный ему Карлом Великим, почти персонифицирован, едва не обожествлен:

О, Дюрандаль, как ты прекрасен, светел, бел!Как блещешь и сверкаешь ты на солнце!

Если нельзя говорить об обожествлении в полном смысле слова, то, во всяком случае, по Божьему повелению ангел передал его Карлу Великому, который вручил его своему лучшему вассалу (Рол., 2319–2320):

И меня тобою препоясал великий король.