История Соединенных Штатов Америки

3. Когда в 1908 году Теодор Рузвельт покинул Белый дом, он сказал: «Возможно, другие, жившие в этом доме дольше, прекрасно здесь себя чувствовали, как и я, но наверняка никто в нем не веселился, как мы». Под мы он подразумевал не только себя, но и свою семью. Дети Рузвельта, взгромоздившись на ходули или нацепив роликовые коньки, вихрем носились по священным коридорам, пока президент, такой же юный духом, как его дети, играл в теннис, ездил верхом, брал уроки джиу-джитсу или боксировал с Майком Донованом. И все это без ущерба для работы, поскольку, вопреки легенде, своим физическим достижениям он придавал куда меньше значения, чем кипению мысли и широте своих знаний. Он сразу же стал популярным. Нельзя сказать, что он был демагогом, но он был беспристрастен. Он хотел обеспечить равноценное отношение к

square deal[116]

, как для рабочих, так и для капиталистов. Он хотел превратить Республиканскую партию в партию разума и политического здоровья. Чрезмерный радикализм, по его мнению, отдал бы партию в руки реакционеров. Твердо решив бороться против всемогущества тех, кого он называл «преступниками-богачами», он, однако, не думал и не утверждал, что все богатые люди — преступники. «Среди людей всех национальностей, вероисповеданий и рас есть порядочные люди, а есть негодяи», — говорил он. Он судил людей по их достоинствам и личным качествам, а не в соответствии с классовой принадлежностью или богатством. «Мне было бы жаль потерять президентство, но в сто раз хуже было бы пытаться сохранить его, с одной стороны, не принуждая самых богатых и могущественных людей уважать законы, а с другой — не объясняя рабочим, что зависть — такой же порок, как и высокомерие, и что насильственные преступления будут наказываться так же строго, как и преступления, совершенные на почве алчности». Это отнюдь не сложные мысли, но требуется огромное мужество, чтобы идти по этому серединному пути, на котором политик никогда не найдет поддержки ни у одной из групп своих активных сторонников. Как и предполагал Рузвельт, промышленники осуждали его как социалиста, рабочие — как капиталиста. Он утешал себя, цитируя Линкольна: «Труд предшествует капиталу и не зависит от него. Капитал лишь плод труда и никогда не мог бы существовать, если бы сначала не существовал труд. Труд превосходит капитал и заслуживает гораздо более высокого уважения, но капитал имеет свои права, которые, как и все права, заслуживают защиты…» В принципе, Рузвельт позволил труду и капиталу договариваться между собой. Он вмешивался, когда борьба между ними угрожала государству. Он первым вызвал армию, чтобы подавить забастовку в шахте, и приказал военным распоряжаться там, пока не будет достигнуто соглашение между двумя сторонами. «До тех пор, пока я президент, я хочу, чтобы рабочий чувствовал, что он, как и капиталист, имеет право обращаться ко мне и что двери Белого дома так же широко открываются перед служащими, как и перед президентами крупных корпораций, а может быть, даже шире».

4. В то время, когда Рузвельт пришел к власти, американская общественность с тревогой наблюдала за ростом влияния гигантских корпораций, которому не помешал закон Шермана против трестов. Рузвельт не считал, что размеры корпорации сами по себе предосудительны. Он допускал, что серьезные предприниматели могут получать большие прибыли при условии, что вносят существенный вклад в обогащение страны, но требовал, чтобы они действовали честно, а их конкурентные процедуры были законными. Можно ли, например, согласиться с тем, что трест вынуждает своих работников ломать машины независимой компании? Что железная дорога отдает предпочтение одному нефтеперерабатывающему заводу в ущерб другому? Что сахарный трест подкупает администрацию таможни? Обеспечение правопорядка было делом правительства, и президент следил за этим. Начались судебные преследования самых могущественных компаний — нарушителей закона. А они, придя в ярость, угрожали, что перестанут оказывать финансовую поддержку избирательному фонду партии. Но Рузвельт управлял страной по справедливости, «без страха или пристрастия». Именно Рузвельт инициировал законы о здравоохранении, благодаря которым американские пищевые продукты и по сей день подвергаются самой тщательной проверке. Было введено правило: рекламировать товар можно только за имеющиеся у него качества. Великое и похвальное нововведение. Но когда мода породила целую армию журналистов, которые обличали тресты не в их истинных прегрешениях, а в воображаемых преступлениях, которые они сами же и придумывали, чтобы их запятнать, президент назвал этих писак muckrakers

[117] (сборщиками мусора) и обвинил в стремлении разжигать публичные скандалы. Утвердить законное место нравственности в бизнесе было делом благочестивым (и это было целью Рузвельта), но превращать мораль в бизнес — дьявольским занятием, и Рузвельт без стеснения высказывал все, что думает о дьяволе, даже если обнаруживал его в собственном лагере.