История свердловского рока 1961-1991 От «Эльмашевских Битлов» до «Смысловых галлюцинаций»

Тогда в Архе бывшие участники трио «Акварели» Евгений Никитин и Александр Сычёв уже начали заниматься синтетическим искусством, то есть сплавом музыки со сценическим представлением — пантомимой, выступлениями чтецов, показом слайдов и светоэффектами. Вокруг архитекторов кучковалась творческая молодежь из разных вузов города. В дверь этого элитного кружка в ноябре 1975 года и постучались музыканты из УПИйской общаги. «Мы пришли в клуб САИ на смотрины, скорее, как вокальная группа, — вспоминает Андрей Мезюха. — Исполнили акапельно «Крик птицы» «Песняров» и пантыкинские «Голоса». Пели все, даже Иван Савицкий пел басом». Прослушивание прошло успешно, «Студия САИ» пополнилась новыми участниками.

Кому пришла идея создать эпическое музыкальное полотно — скрыто завесой времени. Достоверно известно, что краеугольным камнем этой композиции стала песня «Голоса» на стихи Эдуарда Межелайтиса, сочиненная Пантыкиным еще до его появления в Архе. Вскоре она стала частью большого музыкального произведения «Человек» на стихи того же поэта. Хотя призрак поездки на фестиваль политической песни в Ригу уже маячил в коридорах архитектурного института, не стоит думать, что стихи прибалтийского поэта-коммуниста были взяты за литературную основу с конъюнктурными целями. По словам Мезюхи, за любовью к Межелайтису стояло «желание найти что-то необычное в тексте».

Искать необычное в музыке необходимости не было. 18-летний Пантыкин сочинил нечто такое, что должно было повергнуть в трепет европеизированную прибалтийскую публику. На реализацию его замысла понадобились соединенные усилия всего немаленького коллектива «Студии САИ». «Слепые музыканты» выступали как вокальная группа. Скрипкарь за два месяца освоил флейту: «Сычёв хорошо играл на гитаре, Кухтарь был классным басистом, я остался без дела. Мне предложили попробовать на флейте, и я согласился. Мне было все равно, на чем играть, лишь бы играть».

В мае 1976 года «Студия САИ» отправилась в Ригу на первый республиканский фестиваль политической песни. Фактически он имел статус международного: в нем участвовали чилийцы (правда, из московского Университета имени Патриса Лумумбы) и поляки (из всамделишной Польши). По словам Пантыкина, тогда в Прибалтике все поголовно играли «Deep Purple». Программа уральцев, в которой музыка сочеталась с пантомимой Андрея Санатина, а большие вокальные фрагменты — со свето-цветовыми эффектами, так отличалась от прочих участников, что получила приз и диплом лауреата среди вокально-инструментальных ансамблей.

«Человек» понравился и председателю жюри, композитору Аунису Закису, который отметил мастерство его исполнения: «Композиция приближается по сложности и содержательности к симфоническому произведению». А латвийская газета «Советская молодежь» писала: «Ни с кем не хочется их сравнивать: выступление свердловчан — исключительно оригинальное».

Заместитель председателя оргкомитета Ян Остроух, провожая архитекторов, попросил на следующий год привезти вещь новую, еще более интересную и не менее мастерскую. Уральский «Человек» так понравилась латышам, что даже через год фрагменты композиции звучали в эфире республиканского радио. Сами свердловчане были удивлены таким успехом, так как, по словам Пантыкина, им «просто хотелось съездить в Прибалтику».

Однако по возвращении домой пути лауреатов разошлись. «Слепым музыкантам» было тесновато в Архе: инструменталисты там имелись свои, причем неплохие, а им оставалось лишь петь. Да и композиторским талантам Пантыкина трудно было развернуться на чужой территории. Найдя новую базу в ДК ВИЗа, осенью молодежь переместилась в тамошний подвал-бомбоубежище. Расставание с Архом не обошлось без некоторой рокировки. Андрей Мезюха, который сдружился с Сычёвым, остался в САИ, а новоявленные визовцы разбавили свою мужскую компанию двумя девушками — скрипачкой Таней Марамыгиной и студенткой Арха Настей Полевой. Это стало первым проявлением «продюсерского нюха» Пантыкина: «Я привел к нам девочку, которая разучивала в общаге песни Пугачевой. Скрипкарь возмущался: «Нафига ты ее притащил? Она же ни рыба, ни мясо, ни петь, ни свистеть не умеет!» Так Настя у нас и не пела, она играла на разных брякалках-стукалках». Впервые будущая солистка «Трека» появилась на страницах дневника «Слепого музыканта» 19 декабря 1976 года.

Упорное музицирование продолжалось. Судя по «ломбардной книге», соотношение концерт/репетиция составляло 1/200. Занятия проходили в комнате, где температура достигала 40°. По словам Пантыкина, «репетировали исключительно в пляжных костюмах». Не ясно, распространялся ли этот дресс-код и на девушек, но на интенсивности работы это в любом случае не сказывалось.