История царствования императора Александра I и России в его время. т.5. (1871)

Жуковским. прописан был весь этот обряд, как будтобы совершенный над князем Вяземским в предъидущем заседаніи. За тем, все члены, (кроме вновь принятаго), по заранее условленному плану, потребовали, чтобы на будущее время был отменен вступительный церемоніал, как тягостный для кандидатов и убыточный для общества, и чтобы только каждый из новых членов произносил речь. В уставе, написанном Блудовым и Жуковским, сказано: „По примеру всех других обществ, каждому нововступаюіцему члену Арзамаса надлежало-бы читать похвальную речь своему покойному предшественнику, но все члены новаго Арзамаса безсмертны, и по тому, за неименіем собственных готовых покойников, ново-арзамасцы (в доказательство благороднаго своего безпристрастія, и еще более в доказательство, что ненависть их не простирается за пределы гроба) положили брать на прокат покойников между Халдеями Беседы и Академіи, дабы воздавать им по делам их. не дожидаясь потомства". И действительно—Арзамасцы чествовали по своему живых „покойников Беседы и Россійской Академіи". Блудов восхвалял Захарова, предеедателя одного из разрядов Беседы; Жуковскій славил бездарнаго графа Хвостова за его „Избранныя притчи"; Жихареву, бывшему сотруднику Беседы, было предоставлено отпевать самаго себя, и проч. Арзамасская критика имела комической характер с умышленною примесью безсмыслицы, подобной твореніям „живых покойников". Но, вместе с тем, члены общества занимались строгим разбором литературных произвеленій. Под вліяніем Арзамаса писались стихи Батюшкова, Жуковскаго, Пушкина, и вліяніе общества отразилось, быть может. и в Исторіи Карамзина. По крайней мере, достоверно то, что Карамзин любил и уважал Арзамасдев: „Вот истинная русская академія, составленная из молодых людей умных и с талантом!“—писал он жене своей. В другом писме его находимъ“:

A propos d’histoire, читал ее Арзамасцам два раза у Катерины Федоровны ²¹

) (тут был и Оленин); еще по-немногу раза три Канцлеру: действіе удовлетворяло моему самолюбію. Сказать правду, здесь не знаю ничего умнее Арзамасцев: с ними-бы жить и умереть“.

Желая разширить круг своей деятельности, Общество намеревалось издавать журнал. В последствіи увидим, почему это предположеніе неосуществилось и самое общество прекратило свои совещанія (¹⁷).

Цензурный устав 1804 года, которым нисколько нестеснялась свобода печати, был встречен современниками тем с болыпим сочувствіем, что в эпоху его появленія, во многих государствах Европы, литература была поставлена в зависимость от самой ретроградной цензуры. Французскіе писатели первых времен наполеоновой Имперіи, стараясь изгладить память сатурналій революціи презреніем к неповинной в них Науке, выхваляли блаженное состояніе невежества; в Германіи, Наполеон приказал разстреливать книгопродавцев, за распространеніе враждебных ему сочиненій, и заставлял покорных ему владетелей действовать в духе военнаго деспотизма, господствовавшаго во Франціи; в Нспаніи, инквизиція истребляла творенія великих писателей, а в Австріи был запре-щен ввоз всех без исключенія иностранных книг (¹⁸).

В первые годы по изданіи цензурнаго устава, писатели, занимаясь изследованіем истины на пользу просвещенія, не встречали препятствій со стороны цензуры. Главное правленіе училищ преимущественно обращало вниманіе на книги, назначенный в пособіе преподаванію, учебники и руководства, наблюдая, чтобы в них невкрадывались неисправности и ошибки, могущія ввести в заблужденіе учащихся. С этою целью, для разсмотренія учебных книг, был учрежден, при главном правленіи, ученый комитет. Но в последствіи умеренное направленіе нашего цензурнаго устава было изменено произвольным толкованіем важнейших параграфовь его. Одною из таких мер было преследованіе масонских и мистических книг, которыя допускались к изданію неиначе, как с некоторыми ограниченіями; впрочемъ—такія сочиненія не долго оставались в опале, и, напротив того, подверглись преследованію книги враждебный цели библейских обществ, либо такія, которыя заключали в себе защиту какого-либо исповеданія, несогласную с понятіем об единственной, отвлеченной религіи всего человечества. Так наприм. в 1813 году были запрещены замечанія рязанскаго архіепископа на книгу Ансильона, за отзывы о католичестве и за разсужденія о предметах, могущих возбудить соблазн и повести слабых к паденію. Случалось также и то, что на примененіе в практике цензурнаго устава оказывали вліяніе различныя ведомства, и в особенности министерство полиціи, которому было предоставлено и вменено в обязанность указывать в разрешенных цензурою книгах места, подающія повод к превратным толкованіям и опасныя для обществен-

13