наводненія в Петербурге, болезнь Государя стала заметно усиливаться. 9-го (21-го), он почувствовал некоторое облегченіе, но не будучи в состояніи писать сам, поручил князю Волконскому известить о том вдовствующую Императрицу; а 12-го (24-го) приказал Дибичу написать в Варшаву, к генералу Куруте, для донесенія Великому Князю Константину Павловичу, что Государь, на возвратном пути из Крыма, подвергся болезненным припадкам, которые, по мненію врачей, обратились в перемежающуюся ллхорадку; вместе с тем, генерал Дибич писал, что есть надежда на благопріятный исход болезни, которая, по видимому, приняла оборот к лучшему, и что, во всяком случае, доведено будет чрез нарочных курьеров до сведенія Его Высочества о дальнейшем ходе здоровья Августейіпаго больнаго (13
).Чрез несколько дней, Государь уже не мог сходить с поставленнаго в его кабинете дивана. Императрица Елисавета не оставляла его почти ни минуты, не уступая никому обязанности усладить последнія минуты своего друга нежными заботами. При виде опасности угрожавшей ему, она не помышляла о своей собственнойболезни. Уже ея дни были сочтены, и она отдавала их радостно тому, кому была посвящена от самой юности вся жизнь ея. Казалось — самоотверженіе возстановило угасшія ея силы. А, между тем, припадки болезни Государя, обратившейся вътифозножелчную горячку, с каждым днем делались продолжительнее и сильнее. Изнуренный злокачественным потом, он сохранял глубокое безмолвіе; а 14-го (26-го), будучи то в безпамятстве, то в бреду, вскричал громко, обратясь к Видліс: „друг мой! какое дело, какое ужасное дело!" Сам Вилліе совершенно ясно разслышал эти слова; другіе сви-
детели уверяли, будтобы Государь повторил несколько раз: „чудовища! неблагодарные!" и проч. Вътот день, все врачи, призванные подать мненіе о болезни Августейшаго страдальца, должны были сознаться, что уже не оставалось ни малейшей надежды на его выздоровленіе. Надлежало передать ужасную весть Императрице. „Государь не слушает докторов — сказал ей князь Волконскій. — Пусть исполнить он долг христіанина. Быть-может, голос религіи заставить его принять врачебныя поеобія". Императрица, видя в предложеніи князя последнее средство к спасенію своего супруга, подошла к больному и стала просить его, чтобы он причастился Св. Таин. „Так я очень болен», спросил Александр.—„Нет, дорогой мой друг, но ты не хочешь принимать никаких лекарств; попробуем этого".—„Хорошо", сказал Государь, и призвав Вилліе, спросил: действительно-ли его положеніе опасно?—„Да, Государь! — отвечал взволнованный медик.—Вам не угодно было принять мои советы; в настоящую-же минуту считаю христіанскою обязанностью предупредить вас, что вы не должны терять ни минуты". Но вскоре за тем наступивши пароксизм заставил отложить религіозный обряд до следующаго утра.
15-го (27-го), еще до разсвета, положеніе больнаго сделалось так опасно, что Императрица тотчас послала за своим духовником, который, будучи предупрежден о том еще накануне, ночевал возле царскаго кабинета, у гоф-фурьера Бабкина. В 6 часов, протоіерей Федотов, с крестом и св. дарами, вошел к Государю. Александр открыл глаза и с усиліем приподнялся, опираясь на локоть. „Я должен быть один», сказал он Императрице. Все вышли, „Садитесь— продолзкал
он, обратясь к священнику. —Забудьте мой сан и обращайтесь со мною, как с христіаниномъ'". ІІосле краткой исповеди, Государь пригласил к себе свою супругу, сподобился при ней принять Св. Причастіе, поцеловал крест и руку служителя божія, и прерывающимся, но выразительным, голосом произнес слова благодарности ко Всевышнему: „Я никогда не был в таком утешительном положеніи, как теперь", сказал он. Императрица и священник, пав на колени у постели Августейшаго больнаго, умоляли его, для блага их, для блага всех, исполнить предписанія врачей. Все они, Вилліе, Стофреген и Александрович, советовали употребить піявки. Государь согласился.
Во весь день, 16 (28), больной оставался вълетаргическом сне, от времени до времени, прерываемом конвульсіями. К вечеру, едва можно было заметить признаки жизни ; но пульс показывал до ста двадцати пяти біеній в минуту. На следующее утро, в восемь часов, казалось, болезнь приняла лучшій вид. Мушки и другія сильныя средства прекратили тяжкое усыплете Государя. Он открыл глаза, поцеловал обе руки Императрицы и прижал их к сердцу. Заметив обычную улыбку на устах Александра, обрадованный Волконскій хотел поцеловать его руку, но он живо отнял ее, как будто с упреком. Наконец, прервав молчаніе, произнес: «Comme il fait beau!» (какой прекрасный день!), и обратясь к Императрице, сказал почти вслух: „Ты, должно быть, очень устала". Но нежная, самоотверженная Елисавета не чувствовала утомленія. Вилліе сказал ей, что еще не следовало отчаяваться. Обрадованная словом надежды, она спешила передать его Августейшей матери Государя. Немедленно был отправлен курьер в Детербург с
утешительным извк;тіем. Оно пришло через десять дней, поутру 26 ноября (8 декабря), одними лишь сутками ранее другаго, роковаго известія, о кончине Государя.