вал при спуске вновь построеннаго корабля и соизволил принять на нем завтрак, а потом поехал в морской госпиталь, затри версты от города. Несколько часов прошли в пріеме почетных лиц, желавших представиться Его Величеству; за тем, после прогулки пешком по морскому прибрежью, Государь отправился в шлюпке к линейному кораблю, стоявшему на рейде, и осмотрев его, посетил морскіе госпитали и наконец присутствовал при стрельбе калеными ядрами с Александровской батареи. Возвратясь уже поздно вечером в город, Государь отобедал со всеми адмиралами Черноморскаго флота и не дав себе нималейшаго отдыха, занимался несколько часов с начальником главнаго штаба Дибичем. Здесь, говоря о революціонных смугах, угрожавших спокойствію Европы, и о своих усиліях сохранить порядок, Государь, между прочим, сказал: „Et pourtant—on a beau dire ce qu'on veut de moi, j'ai vécu et je mourrai républicain!'' (A всё-таки—чтобы не говорили о мне, я жил и умру республика нцем). На следущій день, 29 октября (10 ноября), Император, обозрев Северное укрепленіе, отправился в Бахчисарай, переночевал во дворце бывших татарских ханов, столь-же грязном и неудобном в действительности, сколько великолепном в стихах нашего великаго поэта, и поехал в Джуфут-Кале, главное место караимских колоеій, где посетил несколько синагог, а на обратном пути остановился в греческом монастыре. За тем, обедал в ханском дворце, угощая муфтія и нескольких татарских мирз (князей), очарованных его ласковым пріемом и веселостью, и пожелав видеть их мечети, присутствовал при некоторых обрядах Ислама. Возвратясь во дворец, Государь послал за лейб-медиком
Вилліе, говорил о своих опасеніях на счет здоровья Императрицы Елисаветы, но случаю полученнаго ею известія о кончине зятя ея, Короля Максимиліана Баварскаго, иизъявил сожаленіе, что, находясь от нея далеко, не может утешать ее в горе. Потом, будтобы к слову, сознался, что он и сам нездоров разстройством желудка, и что уже несколько ночей спал безпокойно. „Впрочем—прибавил он с усмешкою—я не вижу надобности ни із вас, ни в вашей латинской кухне, и сумею вылечить себя сам. К тому-же, я твердо надеюсь на милость Божію и на мою крепкую натуру". Несмотря на доверіе, коим Император Александр удостоивал Вилліе, все настоянія лейб- медика — принять лекарство для предупрежденія болезни, остались напрасны. „Моя жизнь в руках Божіих; ничто не может изменить начертаннаго мне предела": таков был ответ Александра.
А, между тем, болезнь его усиливалась; обычная ему веселость исчезла; он говорил мало и проводил целые часы в дремоте, либо в мрачной задумчивости.
31-го октября (12 ноября), прибыв в Евпаторію, Государь осмотрел церкви, мечети, синагогу, казармы и карантин, говорил долго на моле с капитаном турецкаго судна и принял депутацію жителей города, с просьбою о возстановленіи у них порто-франко. ВъПерекопе, Император, превозмогая сильный пароксизм лихорадки, посетил госпиталь. Но далее, он продолжал путь уже безостановочно и 5 (17) ноября, почти согласно с маршрутом, возвратился в Таганрог. Князь Волконскій, встретив его, спросил о здоровье. „Довольно хорошо—отвечал Государь. — Впрочем, я достал в Крыму небольшую лихорадку, и несмотря на про-
славленный тавюшніи климят, убедился, что Таганрог лучше для пребыпанія Императрицы" ("). Александр провел весь вечер в покоях супруги своей и на следующій день обедал вместе с нею и занимался в. своеи кабинете. Прибывшій из Елисаветграда граф Витт, будучи принять Государем, донес ему о заговоре Пестеля во 2-й арміи. Хотя Император Александр уже знал о том, однакоже новыя подробности, сообщенныя графом Виттом. произвели на него глубокое впечатленіе; пароксизм лихорадки был гораздо сильнее прежних. Вилліе предложил принимать хинин; но Государь не согласился на то, приписывая усиленіе своей болезни разстройству нервов. „В настоящее время, есть много причин тому, и более нежели когда-либо", сказал он, заливаясь слезами. К вечеру генералъмаіор Арнольди. исправлявшій должность коменданта в городе, явился за полученіем пароля. Государь казался спящим и окружавшіе его говорили между собою шопотом; но Александр услышал о чем шло дело, и сказал: „пароль—