История ворона

Когда я не пишу, время тянется мерзко, мрачно, мучительно и медленно, будто похоронная процессия.

И потому я стараюсь писать как можно чаще.

Глава 47

Линор

Безмятежной и тихой мартовской ночью я расправляю крылья на чердаке каретника и погружаюсь в размышления о том, что же мне еще сделать, чтобы наконец полететь.

– Ну что мне сделать?! – спрашиваю я Мореллу. – Разве что убить Джона Аллана… Стоит мне только шагнуть навстречу царству радости и славы, ощутить божественный вкус его амброзии… – я приникаю к круглому чердачному окну и смотрю на огоньки свечей, поблескивающие в больших окнах «Молдавии», – как непременно появляется Джон Аллан, словно палач в черном капюшоне, и быстрым ударом топора в момент убивает всё то, что я так долго строила!

– Уговори юного мистера По сбежать из этого дома. Навечно, – советует Морелла, начищая перьями свое костяное ожерелье. – Только так можно положить конец этому противостоянию отца и сына – и отца и музы.

Я ложусь на спину и вытягиваюсь, разглядывая потолок.

– Хочу призвать сегодня дух Джейн Стэнард.

Морелла поднимает на меня удивленный взгляд:

– Зачем?

– Мой поэт так истосковался по любви, что его тоска просачивается ко мне в кровь всякий раз, когда я начинаю играть с его воображением. К тому же я страшно скучаю по моей туманной Джейн с Албемарлского кладбища. Мои губы жаждут поцелуев.

– Ну так поцелуй своего поэта.

– Э нет, моих поцелуев он пока не заслужил.

– Я говорю не о романтических лобызаниях, Линор.

Я задумчиво барабаню пальцами по столу.

Морелла защелкивает замочек своего украшения.

– Уговори его бежать сегодня же. Убеди его, что кроме тебя ему никто не нужен. Муза – единственная, кто никогда не покинет творца – до самой его смерти. Родня умирает, друзья отрекаются, тела истлевают, вал восторженных почитателей прекращается, а муза, главная любовь в жизни творца, остается навечно.

– Как же хочется, чтобы меня поцеловала женщина! Смертные дамы пахнут куда приятнее мужчин.

– Вечно ты меня не слушаешь, когда я говорю о по-настоящему важных вещах! – недовольно вскрикивает Морелла и пинает меня по ноге.

– Да ты постоянно о них говоришь, что уж там. – Я сажусь и беру шелковую шляпу Эдгара, которую так ему и не вернула. – Я – создание страстное, дорогая моя Морелла, и питаю слабость к возлюбленным моего поэта. Они, будто целебный бальзам, врачуют мои душевные раны!

Желтые глаза Мореллы внимательно смотрят на меня из-под белых ресниц.

– Только не забывай, что эти самые духи видят в тебе наполовину девушку, наполовину – ворона, Линор.

С улыбкой надеваю Эдгарову шляпу.

– Зато я могу очаровать их не хуже хорошенького поэта-южанина и видного джентльмена, и это главное!

– Не советую ухлестывать за его возлюбленными, рискуя жизнью. Тебя могут убить.

– Ты мне это уже год твердишь, – напоминаю я, встаю и отряхиваю платье от пепла. – Но я, Линор Странная, Линор Сильная, по-прежнему жива. Все говорят о моей глупости и никчемности… Но как же они ошибаются.

Призрак прекрасной дамы лежит на высокий серой стене, увенчанной каменной вазой у одной из могил кладбища, что разбито на Шокко-Хилл. Красавица будто сошла с небес – ее платье излучает серебристый свет, как и блестящие локоны. Она глядит на меня с величавостью Венеры, а в ночном воздухе разлит дурманящий аромат жасмина.

Передо мной – воплощение того светила, о котором писал мой Эдди, когда был совсем еще юн, в своем стихотворении «Вечерняя звезда»:

…и обернулся яК Звезде Вечерней…О, как размернейЛаскает красота твоя![26]

– Миссис Стэнард, – робко зову я и подхожу к ней на подкашивающихся ногах. – Вы… вы помните меня?

Она щурится, будто бы силясь меня разглядеть.

– Эдгар?

Я замираю и сжимаю губы, припоминая, что подобный разговор в моей жизни уже был, когда я пыталась задобрить маму Эдди.

– Да, – отзываюсь я и тут же чувствую острый укол совести. – Я Эдгар По.

– В какого красивого юношу ты вырос! – продолжает она и поправляет локоны, которые и без того лежат безупречно. – Надеюсь, ты по-прежнему следуешь за своей музой!

– Ох, как отрадно мне слышать от вас такие слова, дорогая моя миссис Стэнард! – восклицаю я, прижав руки к груди.

– Ты по-прежнему сочиняешь стихи?

Я открываю было рот, чтобы ответить, как вдруг сзади слышится громкое:

– Ты еще пишешь любовные стихи об Эльмире?

Вынужденно отвернувшись от столь милой моему сердцу Джейн, я вижу, что ко мне, огибая могилы, идет группка мужчин. В руках у них бутылки со спиртным и фонари, льющие на землю бледный, полупрозрачный свет. Возглавляет группку высокий юноша с розовыми губами и острыми скулами. Такому подобает скорее раздавать направо и налево строгие приказы, сидя в богатом поместье, чем бродить ночами по темным кладбищам.

Футах в шести от меня компания резко останавливается.

– Погодите-ка. Но это же никакой не По! – замечает предводитель шайки, подняв фонарь. Рука у него дрожит, он вскрикивает и отскакивает. – Питтс! Ты же говорил, что своими глазами видел, как По идет сюда!