Истребитель

– Что же вы, черти! – говорил им Волчак, сидя в неприветливом, но очень чистом доме местной старухи по имени Фетинья. Недоразумение отчасти выяснилось, предъявлены были документы с обеих сторон, но недоверие сохранялось, потому что мало ли какие документы кто нарисует. Экипаж выставил на стол бутылку коньяка, которую умудрился дать им с собой щелковский доктор Ляхов.

– У нас служба, – лаконично отвечал начальник заставы Буркин.

– А у нас что? – спрашивал Волчак. – Мы тебе кто?

– Кто вас знает, – буркал Буркин.

– Мы сталинский маршрут, сталинские соколы! – уверял Чернышев.

– На вас не написано.

– Будет написано! – загудел Волчак. – Вот краску завтра привезешь – лично привезешь! – и напишем.

– Это мы будем решать, чего вы напишете, – сказал Буркин. – Я по начальству доложил, пускай они решают.

– Слушай! – гудел Волчак. – Чего ты такой недоверчивый? Что ты прямо как несоветский? Ты Волчака не знаешь?

– Кого мне положено знать, того знаю, – уклонился от прямого ответа начальник заставы. – На тебя мне ориентировку не присылали.

– А ты только тех знаешь, на кого ориентировка?

– Почему, – ответил Буркин, нехорошо усмехнувшись. – Сталина знаю, маму знаю, папу знаю. Тебя среди них не числится.

– Слушай, пограничник, – решил всерьез поддеть его Волчак. – Ты газеты читаешь?

– Нам положено, – отрубил пограничник.

– Героев знаешь? Я героический летчик Волчак, тебе мало про меня в газетах писали? Конструктор Антонов в «Правде» писал, что я думающий летчик, лучший друг изобретателя. Я самые новейшие разработки облетываю, перечислять, извини, не имею права, но можешь мне поверить. Ты мою личность видел?

– Я разные личности видел, – кивнул Буркин. – А потом они знаешь кто оказались? Ты сам-то читаешь? Вот.

И на это Волчаку нечего было возразить, потому что с тридцать пятого года многие личности оказались совсем не теми, и была серьезная вероятность, что этот процесс срывания масок далеко не кончился.

– У нас тут было, – развивал успех Буркин, – что отличники, вообще не подкопаешься, к японцам бежали. Сейчас момент ты знаешь какой? Враждебное окружение, слыхал?

Волчак не был готов к тому, что ему, герою, который вот так же сидел со Сталиным, будут на местах, на каком-то глухом острове, среди циклона рассказывать про враждебное окружение. Пока они там сидят на своих вершинах, вот, значит, что делается в глубинах. И самое обидное, Волчак заметил, что старой женщине Фетинье – он и на родной Волге не слыхал таких имен – пограничник Буркин был ближе, понятнее, а на Волчака и его экипаж она смотрела без особенной приветливости. Они были чужие, а с Буркиным ей было еще жить и жить. И в случае какой нужды она в лодке плавала к Буркину, а не к Сталину в Кремль.

– Вот это, – сказал Волчак, отчаявшись Буркина растопить и надеясь потрясти, – профессор академии Жуковского товарищ Чернышев, воевал, между прочим, у Чапаева. А это товарищ Дубаков, член экипажа Гриневицкого.

– Чапаева вашего еще тоже надо поскрести, – сказал Буркин без особой доброжелательности. – Пропал без вести при обстоятельствах… Еще надо уточнить обстоятельства. В картине мы видим вольную фантазию, доказательств не представлено.

– Всех тебе надо поскрести! – воскликнул Волчак и решил Буркину больше не наливать – не то что опасался нового пароксизма подозрительности, но ему вдруг жалко стало коньяка. – И Гриневицкого поскрести?

– И Гриневицкого, – сумрачно кивнул Буркин. – Сказал полетит, не полетел. Почему? Я японского шпиона брал, – добавил он без всякой связи.

– И чего?

– И взял.

С этим человеком бессмысленно было спорить.

– Ну вот я, – сказал Волчак и ткнул себя пальцем в грудь. – Я зачем сюда прилетел? Про что тут у тебя шпионить?

– Этого я знать не могу, – обиделся Буркин. – Это не моя забота знать. Моя забота тебя выловить, потому что территория режимная, объект специальный. Граница. Может, ты в Японию собрался бежать, а может, встречаешь тут своего брата диверсанта, засланного к нам. Ты сам подозрительный, и люди с тобой подозрительные. Ты был вооруженный, я тебя разоружил. Я передам тебя по инстанции, тогда буду смотреть, кто ты есть.