Истребитель

Экспонаты были осмотрены и переписаны в блокнот, Волчак заметил ряд вещей интересных, но они были бы интересней конструкторам, а послали их, летчиков, потому что конструкторам по рангу не полагалось выезжать за рубежи, их могли украсть, да мало ли. Единственным исключением оказался Антонов, которому и это потом поставили в вину. Из любопытных вещей в Гран-Пале, то есть в Большом дворце на правом берегу Сены, где разместилась выставка, были представлены: одноместный цельнометаллический истребитель «Луар-250», развивающий до пятисот, весом всего две тонны, забирающийся на пять км вверх за пять минут, красивая, уж подлинно шикарная, с низким крылом машина с шасси, целиком убирающимся в крыло; голландский «Кольховен ФК-55», с носа похожий на снаряд, а в закабинной части на лодку, с четырьмя пулеметами на крыльях, на километровую высоту взмывающий за минуту; трехместный француз «Потэз-63», с двумя моторами от «Испано-Сюизы», каждый по шестьсот семьдесят лошадей, изумительная машина, наверняка легкая в управлении, но с уязвимой и сложной системой рулей (зато с дальностью до полутора тысяч). Некоторое впечатление производил единственный на всей выставке автожир «Леоре-Оливье», разведывательный, по испанской лицензии; пожалуй, лет через пятнадцать в таких будут летать на службу. Все это были хорошие машины, элегантные и прочные, но служили скорей для демонстрации своих возможностей: в реальной драке Волчак представить их не мог. Это были мушкетеры, а нам требовались кулачные бойцы вроде «ишачка», который можно изрешетить, но не лишить управляемости, простые, дешевые, зависящие не от погоды и даже не от прочности, а исключительно от качеств пилота, который и был главной их деталью. Таких пилотов не было больше нигде, и потому на выставке главным экспонатом был даже не огромный краснокрылый АНТ с его тридцатичетырехметровыми крыльями, а они, летчики, пролетевшие на нем из Москвы на Охотское море. Здесь тоже имелись прекрасные летчики, кто спорит, но они не были впряжены в одну барку с человеком, которого некому остановить. Они все умели – и только; наши пилоты все могли, потому что у них не было другого выхода.

У Волчака оставались в Париже два свободных дня. Один он решил потратить на неспешное знакомство с Caudron-Renault

640, подготовленным для кругосветки. Это была машина сугубо мирная, а потому уязвимая. Кабина пилота была сдвинута назад. Волчак осматривал его подробно и придирчиво. Втайне он опасался, что у французов все получится, но с первого взгляда понял, что ни в какую кругосветку этот «Тифон», как его называли, не полетит. Скоростные рекорды на них ставить можно, а для дальних перелетов слаб казался хвост, но это уж надо смотреть в полете. Это была красивая машина, сооруженная по инициативе Жана Мермоза, человека тремя годами постарше Волчака. Он ничего не читал о Мермозе: хорошо знал биографию Линдберга, слышал о Раймоне Дельмоте и даже был ему представлен, а имя Мермоза – нет, ничего не говорило. Он попросил переводчицу, очень милую, совсем советскую девочку, хотя с настоящим французским шиком, подвести его к Мермозу или, лучше, Мермоза к нему, как получится. Девочка была хотя эмигрантская, но, намекнули ему, из семьи, работавшей на нас; она помогала на писательском конгрессе, отец ее хорошо себя зарекомендовал, раскаялся еще в двадцатые, в общем, она и сама думала вернуться, но были трудности. Волчаку переводчица нравилась исполнительностью, делала она все весело, и совсем не было в ней этой шершавости, ершистости, которыми так гордились комсомолочки; какая-то она была добрая, а он такие вещи ценил, потому что самому ему этого не хватало. Звали Аля. Ни про какие вольности с ней он не думал, ни-ни, не для этого она, но если бы приехала в Союз, это было бы хорошо. Нечего ей тут делать, не все ж на выставках переводить.

Мермоз ему понравился – повыше ростом, пожиже в кости, но мужик крепкий, и Волчак с первого взгляда благодаря чутью, которое в воздушных делах ему не изменяло, опознал в нем пилота, малого с риском и удачей, хотя, судя по шрамам, несколько раз бившегося сильно. Он собирался лететь в кругосветку будущей весной, если добудет средств. У нас с этим было проще. Мермоз пригласил Волчака пройтись до ближайшего кафе, знал он тут одно, где подавали прекрасные коктейли, – Волчак сказал, что пить не будет, должен беречь форму, но с удовольствием посмотрит, как это получается у других. Аля щебетала, изо всех сил налаживая между ними связи, задавая общие вопросы, и очень искренне, – ей, видно, действительно было интересно, что пьют в полете, и хочется ли есть, и почему собачья шерсть теплее медвежьей.

– А что вас заставляет, – спросила она в кафе, и опять у обоих, – ставить рекорды? Понятно, когда спортсмен. Он обычно ничем не рискует, максимум травма. Но почему на самолете?