Истребитель

– Нет-с, это никак-с, – бодро сказал Брюхоненко, и Бровман окончательно уверился, что показать ему есть что, но пока это дело секретное. – Вы можете некоторые получить подробности у одного моего аспиранта, это человек перспективный… да… Но вообще, хочу вас предостеречь. Шарлатанства будет много. И не только шарлатанства, а полного пренебрежения этическим моментом. Я бы не хотел, чтобы неосторожная публикация… вы мне все покажете, конечно?.. чтобы неосторожная публикация повлекла… вы понимаете… иногда довольно слова, чтобы целое научное направление…

Аспирант, которого он порекомендовал, оказался словоохотливей. Его фамилию – Неговский – Бровман запомнил навеки, так же как и смешное отчество Арович. Эту встречу он записал в дневник особенно подробно, хотя не забыл бы и так. Неговский создавал собственную лабораторию «преодоления явлений, схожих со смертью». «Почему так витиевато?» – спросил Бровман. Потому что иначе получается идеализм, загадочно ответил Неговский. Хорошо, сказал Бровман, а все-таки… есть там что-нибудь? Он задал этот вопрос не то для оживления беседы, не то ради возможного заголовка (о заголовке, учил он молодых, надо думать не после, а с самого начала), а может, и вправду интересовался. Неговский поднял глаза и посмотрел на него со странным ироническим выражением.

– Это не моя профессиональная сфера, – сказал он.

– Чья же, если не ваша?

– Обратитесь к попам. Они там ведут какие-то исследования. Правда, когда надо реально оживлять, вы обращаетесь к науке, а не к попам. И при головной боли тоже, верно?

– Верно, – признал Бровман. – Но интересно.

– Совершенно неинтересно, – с неожиданным раздражением сказал Неговский. – Какая разница? Ну представьте себе, что вы знаете о загробном блаженстве. Или о загробном наказании. Неужели вы будете вести себя иначе?

– Наверное, – пожал плечами Бровман.

– Никогда, – твердо сказал Неговский. – Ни при каких обстоятельствах. Но этика – тоже не моя сфера, я против того, чтобы смешивать компетенции. Это к Артемьеву, знаете такого?

Никакого Артемьева Бровман в тот момент не вспомнил, но уточнять не стал и дальше спрашивал только о технических проблемах воскрешения: иногда подразнить собеседника неплохо, но раздражать его – увольте.

Неговский рассказывал о том, что собаки ему надоели, оживление собаки – анахронизм, и вдобавок их охотно демонстрируют посетителям, а выхаживать охотников нет: у нас оперируют отлично и даже превосходно, но лечить потом… Как подвиг, это всегда пожалуйста, но как рутина… Пора заниматься человеком, и именно сейчас, когда в мире аналогов нет… Тут мы реально впереди всех. Почему? Да потому что всех останавливают барьеры, у нас сметенные. Между человеком и собакой, видите ли, нет принципиальных различий, еще меньше между человеком и свиньей… Я полагаю, чтобы в Европе, в Штатах пали эти барьеры, нужна как минимум мировая война, чего, с одной стороны, не хотелось бы, а с другой – нас бы сразу признали. Мы бы на огромном материале показали, что человека можно оживить и вернуть в строй. Так что же, осторожно спросил Бровман, война для вас была бы прорывом? Неговский отмахнулся: конечно, лучше бы вообще никого не убивали, но, боюсь, пока человечество не столкнется с вопросом чрезмерной убыли, оно не сможет всерьез заинтересоваться тем, что делаем мы. Врачей начинают ценить после эпидемий, согласитесь. Бровман согласился.

– Мы с вами встретимся уже серьезно, когда у меня будет клиника, – пообещал Неговский. – Тогда вы увидите. Или, не дай бог, вам самому понадобится моя помощь.

– Знаете, – неожиданно для себя обозлился Бровман, которому не понравились все эти снятия барьеров между человеком и свиньей, – меня оживляют другие вещи. Вот я в детстве болел, мне мама стихи читала, очень помогало.

– Да-да, – рассеянно сказал Неговский, – почитайте стихи при сердечном приступе, может, и поможет… Но это тоже все не ко мне.

– Я вам покажу очерк, когда напишу, – пообещал Бровман.

Но показывать очерк ему не пришлось, потому что Корнилов, прочитав, вдруг охладел к теме.

– Вот когда ему клинику дадут… – сказал он неопределенно. – Какая-то мистика все это. Или ты так написал, с идеалистических позиций…