Истребленные маршалы

«— Вы проволынили около трех суток», — продолжал выговаривать маршалу Щаденко. — «Только 12-го приехали в Керчь, вместо того чтобы быть там 10-го же. А когда приехали, то ничего для обороны не сделали, а дали приказ об отходе. Ясно ли для вас, что этот ваш приказ был не в интересах Родины? Если это, как вы утверждаете, не трусость, то это предательство». И после паузы вкрадчиво добавил: «Вы ведь действовали сознательно?»

«— Нет, не трусость и не предательство», — уверял судей Григорий Иванович. — «Просто я не видел другого выхода. Действовал сознательно».

«— А когда вы снова получили категорический приказ Ставки оборонять Керчь — вы опять его проигнорировали. Что это — не сознательное предательство?» — давил на маршала Щаденко.

«— Я не хотел идти на то, чтобы пожертвовать всеми войсками. Решил хоть часть, но вывести», — наконец-то приоткрыл Кулик истинный мотив своих действий.

«— Давно ли вы связаны с немцами?» — неожиданно включился в допрос прокурор Бочков, прямо обвинив Кулика в шпионаже.

«— Что за глупости?» — вспылил Григорий Иванович.

«— Повторяю», — зловеще прищурившись, вперил взор в маршала Бочков, — «давно ли вы связаны с немцами?»

«— Я понятия не имею» — не очень внятно ответил Кулик.

«— Чем же тогда объяснить, что немцы рассылали по всем фронтам ваши фотокарточки?» — выложил прокурор главный козырь.

«— Откуда я знаю?» — удивился Григорий Иванович (и действительно, почему он должен отвечать за действия немцев?). — «Мне только известно, что немцы считали, что я со своим адъютантом и женой нахожусь у них в тылу и командую якобы партизанским отрядом. Этими данными якобы располагала наша разведка».

Тут Бочков применил старый следовательский прием, призванный запугать подсудимого и заставить его сознаться: «Подтверждаю, что нам все точно известно. Предлагается вам рассказать все искренне, честно» (чтобы потом со спокойной душой можно было бы к стенке ставить! — Б. С.).

«— Откуда?» — продолжал удивляться Кулик. — «Говорю честно. Разве я могу быть с немцами?»

«— А почему сознательно сдали Керчь немцам?» — уколол маршала Щаденко.

«— Я здраво оценил силы нашего сопротивления и из этого исходил, принимая решение на отход», — парировал Кулик.

Бочков никак не мог успокоиться: «В третий раз предлагается вам честно все рассказать о своих связях с немцами».

«— Хоть в тысячный», — Григорий Иванович нашел-таки силы съязвить, — «Говорю честно — нет».

После нового перерыва Ульрих обратился к материалам предварительного следствия и попросил подтвердить следующие показания: «Приняв по приезде в Керчь решение на отход, я объективно ничего не изменил в создавшейся там обстановке, внеся лишь плановость и порядок в сам отход на Тамань». Кулик охотно подтвердил: «Я взял в жесткие руки эвакуацию и прикрытие. Я возглавил этот отход».

Ульрих ухмыльнулся: «Далее в ваших показаниях записано: «Признаю, что я нарушил приказ и свой воинский долг и, вместо того, чтобы организовать оборону Керчи и ее районы, без разрешения Ставки принял решение об эвакуации. В этом моя вина». Правильно записано?»

«— Правильно», — вынужден был согласиться Кулик. — «Я приказ нарушил. Я был тогда поставлен перед тем, что операция уже проиграна. Я не мог сделать иного, так как оставшиеся войска уже были малобоеспособны».

«— У вас из Керчи была связь с Москвой?» — поинтересовался Ульрих.

Кулик объяснил: «Только 13-го была установлена проволочная связь. А до этого удалось установить связь по радио. Я просил тогда Ставку отстранить Левченко от должности и разрешить мне организовать оборону Тамани» (которую немцы в тот момент и не собирались захватывать. — Б.С.)».

«— Не правда ли, что вы переоценили силы противника?» — оседлал любимого конька Артемьев. Эту тему тотчас подхватил Щаденко: «Вы ободрали две бригады. У вас силы было много».

«— В оценке сил противника и наших я не заблуждался», — стоял на своем Кулик.

«— Вы говорите об организации вами жесткой обороны. Но вы сами-то уехали из Керчи?» — продолжал уличать маршала в трусости Щаденко.

«— Я дал приказ — ни шагу назад!» — Кулик от волнения не понимал комического эффекта этой фразы. Получалось: другим приказал стоять до последнего, а сам тотчас эвакуировался на безопасную пока Тамань. Ефим Афанасьевич не замедлил воспользоваться этим обстоятельством и съехидничал: «А сами удрали?»

«— Я считал, что мое место в Темрюке», — несколько смешался Кулик.

«— Вы получили разрешение Ставки на свой выезд из Керчи?» — как обычно, ровным, спокойным голосом спрашивал Ульрих.

«— Нет», — не стал лукавить Кулик, понимая, что суду это все равно известно. — «Я уехал без разрешения Ставки. Но это дало мне возможность организовать оборону Таманского полуострова».

«— Лично сами уехали из Керчи вечером двенадцатого?» — уточнил Ульрих.

«— Да», — подтвердил Кулик.

«— А эвакуация закончилась с 15-го на 16-е?» — продолжал Василий Васильевич.