Истребленные маршалы

«— Да, Митридат был занят немцами вскоре после моего отъезда, а 15-го дрались уже в самом городе», — рассказал Кулик об обстоятельствах, при которых проходила эвакуация на Тамань. Еще 17 ноября в последнем докладе о боях на Керченском полуострове он сообщал по телефону в Ставку: «Части 51-й армии Керченского направления полностью переправились на Таманский полуостров во второй половине дня 16. 11. Переправа проходила в тяжелых условиях штормовой погоды при морозе в 12°».

Ульрих захотел уточнить некоторые детали: «Уезжая из Керчи, кого оставили старшим начальником?» Кулик ответил, что «начальником укрепрайона оставил Батова, а комиссаром — Николаева».

«— Левченко кому подчинялся?» — задал председатель суда немаловажный вопрос. Дело в том, что вице-адмирал Левченко в ноябре 42-го формально оставался командующим войсками Крыма и начальником Батова, а у Кулика не было полномочий смещать его. Григорий Иванович объяснил, как он вышел из положения: «Левченко я поставил задачу обеспечить эвакуацию, а Батову — оборону. Оба непосредственно подчинялись мне».

«— Никакой преступной связи с немецким командованием у вас, значит, не было?» — вернулся Ульрих к наиболее опасному для подсудимого вопросу.

«— Категорически нет», — заверил Кулик. Далее судьи еще раз поинтересовались, сколько маршал пробыл в окружении в Белоруссии, встречался ли там с немцами и, получив отрицательный ответ, после десятиминутного перерыва объявили судебное следствие законченным и предоставили подсудимому последнее слово. Тяжело далось оно маршалу. Григорий Иванович чувствовал, что продиктованный свыше обвинительный приговор предрешен, но попытался еще раз собрать вместе все аргументы в свою защиту: «Принял решение на отход сознательно. Я взвесил всю обстановку. Я считал, что противник легко может переправиться на Кавказ. Знал, что там, на Таманском полуострове, фактически наших войск нет. Остатки же 51-й армии измотаны, часть без оружия, поражены паникой. Такие войска можно было приводить в христианский вид только после отхода на Тамань. Исходя из всего этого, я и решил оставить Керчь и оборонять Таманский полуостров. Если бы у меня была связь с Москвой, то я бы получил на это разрешение Ставки. Доказал бы, что это единственно правильный выход — иначе противник будет на Северном Кавказе.

Первую задачу — оборонять Керчь — не выполнил я. За это меня и судят. Но вторую, не менее важную, задачу — остановить армию и оборонять Кавказ с Таманского полуострова — выполнил. Так я по возвращении и доложил товарищу Сталину. Он меня поругал.

Я обеспечил артогнем с косы Чушка прикрытие отхода наших частей с Керчи, и противник встретил здесь уже крепкую оборону. Я превысил свои права не потому, что был изменником или трусом, а потому, что решил предотвратить занятие противником Северного Кавказа. Ведь от Тамани на восток все было голо».

Щаденко не вытерпел и, против всех обычаев и правил, прервал последнее слово подсудимого: «Неправда! На Северном Кавказе тогда было 12 бригад».

Кулик, однако, лучше помнил, как обстояло дело в середине ноября 41-го, и твердо отстаивал свою позицию: «Нет! Тогда войск там не было. Считаю, что в условиях той обстановки мое решение было единственно правильным. Я не видел другого выхода.

Я считал и сейчас считаю, что другого решения принять нельзя было. Но я виноват, что не выполнил приказ Ставки об обороне Керчи. Утверждаю, что если бы я прибыл в Керчь дней на 5—10 раньше, то тогда я смог бы удержать Керчь. А то я прибыл к шапочному разбору.

Прошу при решении моего дела учесть, что у меня и мысли никогда не было изменить Родине, изменником Родины я не могу быть. Никакой связи с немцами у меня никогда не было.

Знаю, что на меня была уйма показаний врагов («уйма показаний» была всех других военачальников, в том числе на Тимошенко, Щаденко, даже на легендарного Буденного; но только сам Сталин решал, против кого дать ход имеющемуся компромату, как правило, сфабрикованному в НКВД. — Б. С.). Откуда они все взяли — понятия не имею! В Испании работал с врагами народа, не зная, что они враги (в той же Испании и с теми же врагами работал и другой герой Керченской эпопеи, Батов, но ему это в вину не ставили. — Б. С.).

Вспомнил, раз был у меня разговор с германским военным атташе в Москве. Фамилия его, кажется, Кес-линг (в действительности — Кестринг. — Б. С.). На банкете во время финской войны он меня спросил, как работает у нас автоматическое оружие при минус 40. Он говорил по-русски. Больше ни с кем из иностранцев не говорил».