После Февральской революции Александр Ильич вступил в партию эсеров. Таких как он, называли «мартовскими эсерами». Это были люди, после падения самодержавия поспешившие связать себя с одной из революционных партий, прежде всего из карьерных соображений. Став эсером, Егоров по-прежнему ратовал за войну до победного конца. Не случайно весной 17-го он написал краткую памятку для солдат с историей Бендерского полка, чтобы «с любовью и желанием ярко ознакомить молодых бендерцев со славными делами полка» и побудить их столь же доблестно сражаться в дальнейшем. К тому времени подполковник Егоров состоял офицером для особых поручений при штабе полка, занимавшего позиции по Западной Двине, на Северном фронте. Членство в эсеровской партии открыло путь для военно-политической карьеры. Александр Ильич возглавил фракцию эсеров в дивизионном кабинете, а в августе 1917 года стал членом Совета военных депутатов 12-й армии. Только клевому крылу партии, выделившемуся летом 17-го, вплоть до глубокой осени Егоров отношения не имел. Как говорилось в одном из доносов, поступившем на маршала в начале 1938 года, на армейском съезде в ноябре 17-го подполковник Егоров выступал как правый эсер и резко критиковал Ленина и большевиков, которые тогда выступали в союзе с левыми эсерами. К тому же 9 ноября он был произведен в полковники по представлению, сделанному еще при Временном правительстве.
Однако уже через несколько дней после Октябрьской революции, когда положение новой власти в Петрограде упрочилось, Егоров перешел к левым эсерам. Но пробыл у них лишь полгода. Когда в июле 1918 года в ходе спровоцированного большевиками левоэсеровского мятежа эта партия оказалась вне закона, Александр Ильич публично объявил о разрыве с левыми эсерами и стал большевиком. Поскольку он оказался одним из немногих офицеров в штаб-офицерских чинах, не только поддержавшим Октябрьскую революцию, но и ставшим членом революционной партии, продвижение по службе шло очень быстро. Здесь егоровские автобиографии не расходятся с истинным положением дел.
А вот обстоятельства своего ранения на реке Сал в мае 1919-го маршал намеренно исказил. Тогда Егоров вместе с командиром конницы 10-й армии Б.М. Думенко возглавил атаку ударной группы против казаков генерала П.Н. Краснова. Оба они попали под пулеметный огонь и были тяжело ранены. Потом Егорова и Думенко за этот бой наградили орденами Красного Знамени. И именно Думенко, а не Буденный был первым командиром 1-го Сводного конного корпуса. Однако позднее, в мае 1920-го, Бориса Мокеевича, не без содействия конкурентов — Ворошилова и Буденного, — расстреляли по недоказанному обвинению в убийстве комиссара корпуса В.Н. Микеладзе. И Егоров закономерно заменил в эпизоде своего ранения Думенко на Буденного.
Александр Ильич весьма скупо сообщает о своей службе на Кавказе в 1922–1924 годах. Может быть, потому, что пришлось заниматься тем же самым, чем и в 1905–1907 годах. В первой половине 20-х в Закавказье Егорову пригодилось уже знакомое ремесло карателя. Он боролся с армянскими, азербайджанскими и грузинскими повстанческими отрядами. В сводках красное командование неизменно именовало их «бандами». В частности, 22 февраля 1923 года Егоров приказывал: «Бандитизм ликвидировать в кратчайший срок и с бандитами расправляться беспощадно и сурово; население, относящееся недоброжелательно к Соввласти, разоружить, пособников и укрывателей арестовать». Фактически Александр Ильич применял те же граничившие с геноцидом методы, что и Тухачевский при подавлении Тамбовского восстания двумя годами ранее. За это коммунистические правительства Азербайджана и Грузии наградили Егорова республиканскими орденами Красного Знамени.
По количеству умышленных искажений собственной биографии Александр Ильич оставил далеко позади любого из советских военачальников. Не знаю как у тебя, читатель, а у меня лично возникло глубокое недоверие как к полководческим, так и к человеческим качествам Егорова.