Читаем Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 2 полностью

14. Композиция совершенно неземных, звёздных или медиумических пейзажей с помощью толщины, эластичности, мутных глубин, чистой прозрачности, алгебраических или геометрических величин в отсутствие чего-либо человеческого, растительного или геологического.

15. Органическая композиция разных состояний души человека с помощью интенсивной выразительности самых характерных частей его тела.

16. Фотографическое искусство замаскированных объектов, которое должно развивать военное искусство маскировки, имеющее целью обмануть наблюдателей с воздуха.


Все эти исследования должны заставить фотографическую науку всё больше вторгаться в чистое искусство и автоматически поддерживать его развитие в области физики, химии и войны.


Ф.Т. Маринетти, Тато

11 апреля 1930

88. Манифест футуристской кухни

Итальянский футуризм, отец многочисленных зарубежных футуризмов и авангардизмов, не останется заложником всемирных побед, завоёванных, по словам Бенито Муссолини, «за два десятилетия великих художественных и политических сражений, нередко освящённых пролитой кровью». В очередной раз итальянский футуризм рискует оказаться непопулярным, предлагая программу полного обновления кухни.

Из всех художественных и литературных течений только футуризм по сути своей отчаянно смел. Новечентизм в живописи и новечентизм в литературе1 – не что иное, как два правых, весьма умеренных и практичных футуризма. Не порывая с традицией, они осторожно нащупывают дорогу к новому, стремясь извлечь из того и другого наибольшую выгоду.


Долой макароны

Философы называют футуризм «мистицизмом действия», Бенедетто Кроче – «антиисторизмом», Граса Аранья2 – «освобождением от эстетического террора», мы же сами называем его «итальянской гордостью новаторства», формулой «оригинального искусства-жизни», «религией скорости», «наивысшим усилием человечества на пути ко всеобщему синтезу», «духовной гигиеной», «методом неминуемого творения», «геометрическим великолепием скорости», «эстетикой машины».

Восставая против практики, мы, футуристы, пренебрегаем примером и заветом традиции, стремясь во что бы то ни стало изобрести нечто новое – нечто такое, что всем остальным покажется чистым безумием.

Признавая, что в прошлом люди, питавшиеся плохой и грубой пищей, всё же творили великие дела, мы возглашаем следующую истину: человеческие мысли, мечты и поступки определяются тем, что мы едим и пьём.

Обратимся по этому поводу к нашим губам, языку, нёбу, вкусовым сосочкам, к выделениям наших желёз – и таким образом гениально проникнем в химию желудка.

Мы, футуристы, ощущаем, что у мужчины чувственность любви пробивает себе путь в бесконечную бездну сверху вниз, а у женщины она разворачивается горизонтально, как веер. Зато чувственность нёба и у мужчины, и у женщины всегда восходит в теле снизу вверх. Мы также ощущаем необходимость воспрепятствовать тому, чтобы итальянец превратился в квадратное, громоздкое существо, приплюснутое к земле своей непрозрачной и тусклой плотностью. Он должен всё больше и больше гармонировать с итальянкой – стройной спиралевидной прозрачностью, дышащей страстью, негой, светом, волей, порывом и героическим упорством. Подготовим невесомые итальянские тела, пригодные для путешествий в легчайших поездах из алюминия, которые придут на смену нынешним тяжеловесным составам из железа, дерева, стали!

Движимые убеждением, что, разгорись в будущем вооружённый конфликт, победителем из него выйдет тот, кто легче и проворнее, мы, футуристы, – уже сделав более лёгкой всемирную литературу посредством свободного употребления слов и нашего симультанного3 стиля, избавив театр от скуки с помощью неожиданного алогичного синтеза и драмы неодушевлённых предметов, безгранично расширив возможности пластических искусств благодаря антиреализму, создав начисто лишённое декоративности архитектурное геометрическое великолепие, абстрактную кинематографию и абстрактную фотографию – определим теперь, как должен питаться человек, чтобы быть пригодным для жизни, которая с каждым днём становится всё воздушнее и стремительнее.


Мы считаем, что прежде всего необходимо:

а) Упразднить макароны – абсурдную гастрономическую религию итальянцев.

Возможно, англичанам только на пользу их сушёная треска, ростбиф и пудинг, голландцам – мясо, тушённое с сыром, немцам – квашеная капуста, шпик и свиные колбаски, но итальянцам макароны не полезны. Например, они противоречат живому духу и страстной, широкой, интуитивной душе неаполитанцев. Несмотря на ежедневное потребление огромного количества макарон, неаполитанцы в прошлом были героическими бойцами, вдохновенными художниками, блестящими ораторами, остроумными адвокатами, трудолюбивыми крестьянами. Потребление макарон способствует формированию иронично-сентиментального скепсиса, зачастую тормозящего энтузиазм.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение