Иуда Искариот: предатель или святой?

1

Под покровом ночи делает Иуда свой первый шаг на пути «предательства», вступая в сговор с первосвященниками, под покровом ночи[97] совершает он и второе своё деяние, должное завершить его страшную миссию, — предаёт Иисуса в руки врагов. Именно в эту вторую ночь, полную великого смысла и имеющую для христианства непреходящее значение, ночь Тайной вечери, евхаристии и последнего напутствия Иисуса

[98], судьбы Учителя и ученика переплетаются настолько тесно, что отныне разорвать, разъединить их не удастся никому, как бы ни пытались это сделать непримиримые противники Иуды.

В эту ночь Иуда завершает свою миссию. Всё сделано в соответствии с «советом Божиим» — но каким титаническим усилием воли далось Иуде это проклятое «предательство»! каким нечеловеческим страданием иссушена отныне его душа!

Обратимся к свидетельствам евангелистов:

Когда же настал вечер, Он возлёг с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня. Они весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня… При сём и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал (Мф. 26:20-23,25; см. также: Мк. 14:17-20; Лк. 22:21,23).

Иисус… сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст меня. Тогда ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит. Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса; ему Симон Пётр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о ком говорит. Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! Кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошёл в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. Но никто из возлежавших не понял, к чему Он это сказал ему… Он, приняв кусок, тотчас вышел (Ин. 13:21-28,30).

Тайная вечеря… Праздничная трапеза («настал же день опресноков» — Лк. 22:7) в узком кругу единомышленников. Последний раз видит Учитель своих учеников вот так, всех вместе, за общим столом, и печалью наполняется его сердце. Скользит зоркий взгляд по бородатым, обожжённым солнцем и огрубевшим от ветра лицам, стараясь запечатлеть в памяти образы дорогих ему людей… скользит всевидящий взгляд по их душам, заглядывая в самые потаённые их уголки. Зрелые, взрослые мужи — а сколько в них ещё детской наивности, сколько непосредственности! И сколько, увы, слепоты! Но они чисты, эти «рыбари» из Галилеи, всё ещё у них впереди. Лёгкая, чуть грустная улыбка ложится на безмолвные губы, которым совсем уже скоро суждено сомкнуться навек, в глазах мягко и тепло тлеет огонёк любви — великой, нерастраченной, невостребованной.

От лица к лицу, от души к душе скользит взгляд Иисуса — и вдруг окаменевает, словно наткнувшийся на встречный взгляд Горгоны. Иуда… Да, это Иуда Искариот, тот самый. Иисус знает: сегодня свершится то, что предначертано Отцом, и только Иуда способен сделать это. Самый верный, самый преданный[99] из двенадцати… самый любящий…

2

Иуда не сводит глаз с Учителя, жадно ловит каждый его флюид, каждый вздох, каждую перемену во взгляде. Он ждёт.

Сделав первый шаг (т. е. сговорившись с первосвященниками), Иуда не может решиться на второй и окончательный — на собственно «предательство». Внутренняя борьба раздирает его, терзают страшные сомнения, мучительные вопросы и постоянные «а вдруг?» не дают покоя его мятущейся душе. Противоречивые чувства, бушующие в груди несчастного казначея, лишают его уверенности. На правильном ли он пути? Не совершает ли он чудовищной, роковой ошибки?

Где-то в глубине души он всё ещё надеется, что Иисус снимет с него это тяжкое бремя, внесёт поправку в своё пророчество — ведь предательство ещё не совершилось, сговор с первосвященниками ещё не привёл к трагедии, Иисус всё ещё на свободе. Ещё можно всё изменить. Или уже нельзя?‥