Юлька в стране Витасофии (сборник)

Когда зал наполнился людьми, на трибуну поднялся высокий, плотного телосложения человек в монашеском балахоне и с тонзурой на голове. На пальце левой руки у него Юлька заметила кольцо — символ обручения с религией, как пояснил Спиноза.

— Господа! — окинув собравшихся приветливым взором, провозгласил монах. — Устав нашего поселка определен: в нем могут проживать люди, завоевавшие своими учеными трудами право именоваться философом. Для людишек иных профессий в Витасофии хватает других мест.

Заговорщики оглушительно захлопали в ладоши; Юлька обратила внимание, что к их хлопанью присоединился кое-кто из публики.

— Я не умаляю заслуг Рене Декарта в научной области, — продолжил оратор. — Его идея об эфире, теория радуги имеет определенную ценность для естественных наук. Но при чем здесь философия? В «Сумме теологии» я доказал, что предметом философии являются «истины разума»: вопрос о бытии Бога, отдельные свойства Бога, бессмертие человеческой души. Какое отношение имеет к этому созданные Декартом аналитическая геометрия и алгебраическая символика? Никакого. А его тезис «Cogito, ergo sum» («Мыслю, следовательно, существую» — вспомнила Юлька перевод) и требование проверять теорию экспериментами? До такого уровня не каждый естествоиспытатель опустится. Известно, что философия находится в услужении у теологии и настолько же ниже её по значимости, насколько ограниченный человеческий разум ниже божественной премудрости.

Теология — это «истины откровения», и основывается на знании, которым обладает Бог и те, кто удостоен блаженства. Поэтому я заявляю: Рене Декарт — не философ. И требую выселить его из поселка. Бродил он часть своей земной жизни по дорогам — пусть еще побродит!

Монах слез с трибуны и ее тотчас занял новый оратор: осанистый мужчина в епископском одеянии.

— Существовать — значит чувствовать! — воскликнул епископ. — Я, Джордж Беркли,[24] поддерживаю преподобного Фому Аквинского[25] по основному выводу. Все познаваемые нами вещи есть, во-первых, мысли, во-вторых, способности воспринимать мысли, в-третьих, способности вызывать мысли. Внешний мир существует только как система наших идей: какие эксперименты мы можем над ними проводить? А безумная Декартова идея о наличии у живых существ рефлексов и аффектов, действующих помимо разума?! Получается, что Декарт, признавая Бога как высшую субстанцию, отрицает его присутствие у части тел. Какое недомыслие! Вон из нашего поселка, Рене Декарт!

Сопровождаемый аплодисментами, Джордж Беркли вернулся в зал.

— Они что: действительно могут выселить Декарта? — тихонько спросила Юлька у Спинозы.

— Сомневаюсь, — ответил Спиноза, яростно попыхивая трубкой. — Большинство жителей понимает, что нельзя создавать прецедент: изгнание одного открывает путь для изгнания других.

— А почему взялись именно за Декарта?

— Он своим картезианством обидел как материалистов, так и идеалистов.

Если до Декарта философ занимался всем — от математики до этики — то после Декарта это стало невозможно. Потому что эксперимент — основной способ познания в картезианстве — применяется только в естественных науках, для гуманитарных дисциплин он невозможен. Поэтому человек мог стать гуманитарием и изучать философию, или естествоиспытателем и заниматься алхимией, физикой и прочими природными дисциплинами.

Между тем на трибуну забрался Демокрит,[26] занявшийся доказыванием того, что его теория — атомы цепляются друг за дружку крючочками, — более удобна для пользования, чем Декартовская идея о плавании тел в эфире.

Юльке стало скучно.

— Я пойду, — наклонившись к Спинозе, сказала она. — Прощайте!

И вышла из зала.

Направившись по улице в сторону дороги, Юлька вскоре обнаружила, что за ней кто-то идет. Оглянувшись, она увидела догонявшего ее сухонького старичка с лихо закрученными усами, эспаньолкой и маленьким щегольским паричком на голове.

— Подождите! — крикнул старичок, приближаясь к Юльке. — Вот уж молодежь: так торопятся, словно опаздывают жить!

— Я ухожу из поселка, — объяснила Юлька старичку.

— Правильно! — с жаром подхватил старичок. — Что тут делать?! Слушать солипсиста Беркли?! О том, что он единственный, кто существует, а остальные — лишь проекция его идей. А меня, Мюнхгаузена,[27]

почему не учитывает?!

— Вы — Мюнхгаузен? — изумилась Юлька.

— Конечно. Тот самый. Чье кредо: не любо — не слушай, а лгать не мешай. Ибо истина во лжи. Но это наговаривают. Завистники. Я ведь самый правдивый человек на свете. Спросите об этом у кого хотите, хотя бы у меня.

Я сразу подтвержу.

— Да-а? — недоверчиво протянула Юлька, оглядывая старичка.

— Не сомневайтесь! — воскликнул Мюнхгаузен. — Отведу вас в гости к маркизу де Сад,[28] от него тоже самое услышите. О моей честности.

— Я не собираюсь в гости, — попыталась объяснить Юлька, но старичок бурно замахал руками.

— Нет-нет! Маркиз обидится. Благородный человек! Тоже пострадал, как и я. От завистников. А вы такая добрая и красивая. Маркиз будет рад. Слово чести. Вы — роза в его коллекции. Да и дело к вечеру, сможете переночевать.