Юрг Иенач

— У злосчастного епископа по сей день осталось немало приверженцев, — заметил Иенач и добавил, указывая на церковь! — Здесь он тридцать лет тому назад в первый раз отслужил мессу.

Свет уже горел в большой горнице, куда открывалась дверь из сеней. Войдя в дом, приятели увидели, что молодая хозяйка взволнованно перешептывается с подругой, которая, очевидно, подозвала ее к входной двери. Позади обеих женщин по темной деревенской улице куда-то бежали люди, слышался беспорядочный гул голосов, из которого вдруг прорвался выкрик какой-то старухи:

— Слышишь, Лючия! Господь явил страшное чудо! Иеначу, как видно, такие сцены были не внове, и он, пропустив гостя вперед, собрался уже перешагнуть порог горницы, как вдруг молодая женщина подбежала к нему и в страхе схватила его за рукав. Вазер, обернувшись, увидел, как она подняла к мужу смертельно бледное лицо и с мольбой протянула руки.

— Ступай спокойно к очагу и приготовь нам поужинать, деточка, — ласково приказал он, — попотчуй гостя на славу, пусть знает, какая ты искусница. — Затем, угрюмо усмехаясь, обратился к Вазеру: — И что только не взбредет в голову этим итальянцам! Выдумали, будто покойный архиепископ Руска отправляет в церкви вечернюю службу! Сейчас я им покажу, чего стоит их чудо! Пойдешь со мной, Вазер?

У гостя мороз пробежал по спине, однако любопытство взяло верх.

— Почему не пойти! — храбрясь, сказал он; но когда они следом за толпой в смятении бегущих людей направились к церкви, он шепотом спросил: — А не может быть, что архиепископ жив?

Черта с два! Я своими глазами видел, как его закопали под виселицей в Тузисе, — ответил молодой пастор. Они вошли в притвор. Внутренность церкви была уже приспособлена к протестантскому богослужению, из среднего нефа изъяли все изображения святых, оставив только скамьи для прихожан, купель и ничем не украшенную кафедру. Дощатая перегородка с низенькой дверцей отделяла обширный клирос, отведенный католикам, которые превратили его в капеллу.

Иенач распахнул дверцу, и они очутились напротив алтаря; в последних отблесках вечерней зари, проникавшей сквозь узкое сводчатое окно, еле мерцали его священные атрибуты и серебро распятия. Все пространство перед алтарем было заполнено толпой: тесно сгрудившись и бормоча молитвы, стояли на коленях женщины, калеки, старцы. Кое-где вдоль стен лепились мужчины, настороженно вытягивая жилистые шей и судорожно прижав шапки к груди.

На алтаре горели две свечи, их чадное пламя боролось с последним отсветом вечернего неба. Стекла в окне были разбиты, и сквозной ветер колебал огоньки свечей, грозя загасить их, а над алтарем в буйной пляске метались таинственные тени. Порыв ветра шелестел порой чуть поблескивавшими складками алтарного покрова. Воспаленному воображению легко могла померещиться на ступенях алтаря коленопреклоненная фигура в белом одеянии.

Иенач, а за ним и Вазер протиснулись вперед по среднему проходу. Одни в молитвенном исступлении даже не заметили их, другие проводили злобно-враждебным взглядом и пробормотали вслед проклятия, но остановить их не попытался никто.

Теперь великан пастор стоял перед алтарем, открытый всем взглядам. Однако здесь, как бы ограждая святыню от поругания, уже грозно толпилась кучка молодцов, чей вид предвещал недоброе. Вазеру показалось даже, что в полутьме сверкнули кинжалы.

— Что это за языческие чары? — громовым голосом крикнул Иенач. — Пустите, я мигом рассею их!

— Святотатство! — послышался ропот в тесном кольце вальтеллинцев, почти сомкнувшемся вокруг пастора-граубюнденца. Двое схватили его поднятую правую руку, остальные надвинулись сзади. Но Иенач высвободился мощным рывком. Чтобы пробиться вперед, он железной хваткой сгреб самого ближнего из нападавших и швырнул его прямо на алтарь. Тот замахал руками и грохнулся спиной на ступени, его косматая голова зарылась в складки покрова, а босые ноги повисли над молящимися. Задребезжали подсвечники и ковчежцы, в толпе поднялся протяжный плач и вой.

Это минутное замешательство спасло пастора. С быстротой молнии прорвал он клубок сбившихся человеческих тел, увлекая за собой друга, выбежал через открытую дверь ризницы из церкви и вместе с Вазером поспешил домой.

Очутившись под защитой своих стен, хозяин дома отодвинул створку стенного проема и крикнул в кухню:

— Лючия, голубка, подавай ужин!

А господин Вазер прежде всего отряхнул с себя пыль схватки, одернул манжеты и брыжжи.

— Поповские плутни! — заметил он, со всем тщанием приводя свой наряд в надлежащий вид.

— Может, да, а может — нет; ничего удивительного, если им померещилось что-то, какой-то призрак… Ты не представляешь себе, что за дурман поднимается от болот этой окаянной Адды. Обидно за людей, сами по себе они не так уж плохи. В Верхней Вальтеллине и вовсе народ толковый, не то что здешние желчные выродки.

— А не лучше было бы, если, бы вы, граубюнденцы, даровали им кое-какие, пускай ограниченные, гражданские вольности? — заметил Вазер.