Юрг Иенач

— Я-то охотно предоставил бы им не только гражданские, но и политические права. Ты ведь знаешь, Генрих, я демократ. Но вот в чем тут загвоздка. Вальтеллинцы — ревностные католики, совместно с нашими отечественными папистами, составляющими треть населения, они превратили бы Граубюнден в католический край… А от этого упаси нас господи!

Тем временем прелестная Лючия, заметно чем-то подавленная, подала традиционное вальтеллинское ризотто, и молодой пастор наполнил стаканы.

— За победу протестантского оружия в Богемии! — провозгласил он, чокаясь с Вазером. — Жаль, что ты отказался от намерения обосноваться в Праге. Может статься, там-то сейчас и заварилась каша.

— Возможно, я больше выиграю, пребывая здесь у тебя. Судя по самым свежим известиям, пфальцграфу вряд ли удастся обуздать коня, на Которого он столь легкомысленно взобрался. Неужто в россказнях о вашем союзе с Богемией есть доля истины?

— Увы, очень малая! Некоторые наши граубюнденцы, правда, отправились туда, но совсем не те люди, что надо…

— Смелый шаг!

— Напротив, слишком робкий! Кто не рискует всем, ничего не выигрывает. Наши правители донельзя нерадивы. Дальше полумер они не идут! А между тем мы уже сожгли за собой корабли, почти окончательно порвали с Испанией и грубо отвергли посредничество Франции. Теперь мы всецело предоставлены самим себе. В ближайшее время испанцы могут вторгнуться к нам из крепости Фуэнтес, а, поверишь ли, Вазер, у нас даже не подумали обеспечить оборону. Возвели сколько-то жалких шанцев и призвали к оружию сколько-то человек, а те сегодня соберутся в отряд, а завтра разбегаются. Ни военной дисциплины, ни денег, ни командиров! Меня за мои самовластные действия, не подобающие мне, мол, по молодости лет и по званию, — меня отстранили от всякого вмешательства в общественные дела и сослали в этот горный приход, подальше от кантональных советов. А преподобный синод наущает меня проповедовать гнилое миролюбие, когда испанские хищники кружат над моим отечеством, готовясь нанести удар, Есть от чего взбеситься! С каждым днем множатся улики, доказывающие, что в среде вальтеллинцев затевается заговор. Я больше не могу сидеть сложа руки. Завтра же поеду на разведку в Фуэнтес; если и ты отправишься со мной, у меня будет хороший предлог. А послезавтра мы верхом поедем в Сондрио к граубюнденскому фогту. У него одна забота — высасывать все соки из этой тучной земли, которую мы в любую минуту можем потерять! Но я так насяду на этого лежебоку и кровососа, что с него от страха семь потов сойдет. Мне нужна твоя помощь, Вазер!

— Значит, недаром проездом через Граубюнден я почуял в воздухе что-то неладное, — нерешительно и загадочно промолвил Вазер.

— И ты, бестолочь, только сейчас говоришь мне об этом! — нетерпеливо и гневно воскликнул Иенач. — Немедленно рассказывай все подряд. Ты что-то слышал? Где? От кого? О чем?

Вазер наспех навел порядок в недавних впечатлениях, чтобы с толком преподнести их вспыльчивому другу.

— Было это в Малоджском подворье, — опасливо начал он.

— Хозяин Скапи, ломбардец, значит, заодно с испанцами. Дальше…

А слышал я, правда, сквозь сон, как рядом с моей каморкой разговаривали двое. И как будто о тебе. Кто такой Робустелли?

— Якопо Робустелли из Гроссото — отпетый мерзавец, из грязи вылез в князи, богатство его — барыши от перекупки зерна, а дворянство — подачка из рук испанцев; он же покровитель и соучастник всех проходимцев и разбойников с большой, дороги и сам способен на любое злодеяние и вероломство!

— Так вот, если я не ослышался, Робустелли готовит покушение на твою жизнь, — с расстановкой произнес Вазер.

— Вполне вероятно! Но главное не в этом, — кто был его собеседник?

— Имени я не расслышал, — ответил цюрихский гость, почитая своим долгом не выдавать синьора Помпео. Когда же Иенач угрожающе сверкнул на него глазами, он не побоялся признаться: — А расслышал бы, все равно не назвал бы его!

— Стало быть, слышал. Так говори же, — потребовал Иенач.

— Ты меня знаешь, Юрг! Ты помнишь, что насилия над моей волей я не терпел и не терплю, — как можно холоднее заявил Вазер.

Тут Иенач ласково обнял его за плечи своей мощной рукой и с задушевной теплотой произнес:

— Не таись от меня, дружок Вазер! Ты ко мне несправедлив — не о себе я пекусь, а о моем возлюбленном Граубюндене. Как знать, быть может, от твоих слов зависит его спасение и жизнь многих тысяч человек!

— Молчание — здесь дело чести, — ответил Вазер и попытался стряхнуть судорожно сжимавшую его руку.

Лицо граубюнденца вспыхнуло мрачным пламенем.

— Говори, Вазер! — воскликнул он, еще сильнее стискивая плечи друга. — Не то, клянусь богом, я задушу тебя.

Тот в испуге молчал; тогда Иенач схватил обоюдоострый нож, которым нарезал хлеб, и приложил грозное лезвие к брыжжам гостя.

Вазер не сдался бы и тут, настолько он был возмущен; однако, пытаясь вырваться, он сделал неосторожное движение, и наостренное лезвие оцарапало ему шею; капельки крови потекли за воротник.

— Оставь меня, Юрг, — сказал Вазер, побледнев и содрогнувшись от ощущения этой теплой струи. — Я тебе что-то покажу!