Юрг Иенач

— Вначале! — кратко ответил он. — Бедняжка очень страдала. Это стойкая в своих привязанностях натура… Но мне ли дать себя опутать девочке-ребенку? Да еще из рода Планта! Нелепость! Как видишь, я положил этому конец.

С последними словами он так свирепо всадил шпоры в бока своего мула, что тот с перепугу припустился вскач, а Вазеру стоило труда сдержать своего.

В Арденне они подъехали к жилищу местного пастора, но двери оказались на запоре. Блазиуса Александера не было дома. Знакомый с привычками своего одинокого друга, Иенач обошел ветхую лачужку, отыскал ключи к кухонной двери в дупле старой груши и вместе с приятелем вошел в комнату Александера. Деревья заглохшего сада бросали густую тень в полупустую комнату, где не было ничего, кроме деревянной скамьи под окнами да изъеденного древоточцем стола, на котором лежала большая Библия. Наряду с этим духовным орудием из угла выглядывало и мирское — к стене был прислонен старинный мушкет; над ним-то Иенач и повесил на деревянный гвоздь пороховой рог времен войны с де Мюссо, взяв его из рук Вазера. Затем вырвал листок из вазеровской книжицы и написал на нем: «Благочестивый гость из Цюриха желает встретиться с тобой у меня сегодня в час вечерней молитвы. Приди и утверди его в истинной вере».

Записку он вложил в Библию, раскрытую на книге Маккавеев.

Солнце уже грело вовсю, когда Иенач показал своему спутнику встающую над широкой в этих местах долиной Адды грозную цитадель, чудовище, которое, по его словам, протягивает одну лапу к граубюнденской Кьявенне, другую к его же Вальтеллине. На дороге к крепостным валам длинной полосой курилась пыль. Зоркий глаз граубюнденца разглядел за ней вереницу телег. Из численности обоза он заключил, что Фуэнтес запасается провиантом в расчете на большой гарнизон. А между тем в Граубюндене ходили слухи, что добрая половина его унесена свирепствующей здесь болотной лихорадкой и что пребывание в крепости считается среди испанцев гибельным. Справедливость этих толков подтвердил Иеначу юный лейтенант из Франш-Конте, который заболел в Фуэнтесе и, во избежание столь бесславной смерти, испросил отпуск, чтобы подышать горным воздухом в Бербенне, где и провел несколько недель. Для времяпрепровождения он захватил с собой новую испанскую книжку, до того забавную, что ему совестно было одному развлекаться ею, и он принес ее молодому пастору, который показал себя приятным собеседником, просвещенным человеком, к тому же сведущим в испанском языке, и, следовательно, вполне был способен по достоинству оценить это сочинение. Книга осталась в пасторате, и Иенач задумал воспользоваться «Хитроумным идальго Дон-Кихотом» — таково было заглавие книги — как ключом к испанской цитадели.

Едва ворота внешних укреплений растворились перед первой повозкой с провиантом, как Иенач подхлестнул усталого мула, чтобы не упустить столь легкого доступа в крепость. Когда же друзья подскакали к ней, у подъемного моста оказался принимавший обоз капитан, изжелта-бледный, испитой испанец — лихорадка, видно, высосала из него все соки и оставила лишь кожу да кости. Он смерил приезжих недоверчивым взглядом глубоко запавших глаз. Иенач с учтивым поклоном осведомился о здоровье своего юного знакомца и получил краткий ответ:

— Уехал.

Заподозрив неладное, Иенач стал расспрашивать, куда уехал, надолго ли, и присовокупил, что у него есть вещи, принадлежащие юноше.

— Вон туда. Навеки, — с горечью проговорил испанец. — Считайте, что его вещи остались вам в наследство.

Говоря так, он костлявым пальцем указывал на темные кипарисы ближнего погоста. Затем отдал часовому какой-то приказ и повернулся к обоим спиной.

При такой строгой охране Иенач не видел больше способа проникнуть в крепость и предложил приятелю доехать до озера Комо, которое заманчиво блестело невдалеке. Вскоре они достигли многолюдного причала на его северной оконечности. Прохладой повеяло на них от голубой глади, над которой трепетали светлые паруса.

Бухта кишмя кишела судами, с которых как раз сгружали товар. Оливковое масло, вино, шелк-сырец и другие дары тучной Ломбардии навьючивались на мулов, накладывались на телеги для перевозки через горы. Оглушительный гомон, веселая толчея на площади перед каменным зданием постоялого двора напоминали ярмарочный торг.

Лавируя между корзин с налитыми персиками и душистыми сливами, мулы наконец достигли трактира. Под темными сводами ворот, стоя на коленях перед винным бочонком, хозяин цедил розоватый пенистый напиток нетерпеливым посетителям, не чаявшим поскорее утолить жажду. Заглянув в помещение трактира, Иенач убедился, что там, среди орущих людей и скулящих собак, вряд ли найдется прохладный уголок, и потому направился в сад, который представлял собой сплошь оплетенную виноградом большую беседку; волны озера омывали увитую зеленью лоз ограду и выщербленные лестницы причала.