Юрг Иенач

— Получай двести цехинов за коня и латы. Остальную мою далматинскую добычу — вот она в векселях и золотых — отдай сохранить банкиру на площади Святого Марка. Надеюсь не попасть в — Пьомби; но лучше быть готовым ко всему. Addio[6].

Фауш с жаром потряс протянутую руку и сказал:

— Прощай, Юрг, гордость ты моя!

Глава третья

Капитан, в свою очередь, переступил порог собора. Быстрым взглядом осмотревшись по сторонам, он незаметно прошел налево под высокие своды бокового придела, где герцог и его спутники любовались алтарным образом.

Медленно приблизился он к ним.

Герцог задумчиво созерцал картину, а супруга его многословно, с восторженными жестами выражала свое восхищение дотоле неизвестным ей полотном великого мастера.

Немного поодаль причетник, стоя позади господина Вазера, шепотом называл ему всех, кто изображен на картине, а тот бисерным почерком надписывал имена на миниатюрной гравированной копии, которую достал из бумажника.

— Высокородное семейство Пезаро, — певучим, приглушенным голосом бубнил причетник, а к его ногам ластилась белая кошечка, по виду такая же ханжа, как и ее хозяин, следовавшая за ним по пятам и тоже чувствовавшая себя здесь как дома. — Высокородное семейство, которое представляют пресвятой деве покровители его святой Франциск, святой апостол Петр и святой Георгий. — «Тут он сделал благоговейную паузу и поклонился названным святым. Затем прежним шепотом предложил особому вниманию любознательного Вазера обращенное к зрителю прелестное бледное личико младшей из семьи Пезаро: прозрачные карие глаза этой двенадцатилетней девочки обладали удивительным свойством. — Откуда бы я ни смотрел на эту ангельскую красоту, ее глаза каким-то волшебством всегда обращены ко мне. Они приветствуют меня, когда я подхожу к алтарю, и куда бы я ни повернулся, прибирая в храме, две ясные звездочки неотступно следуют за мной.

Пока господин Вазер переходил с места на место, горя желанием испытать, распространяется ли это явление и на него, молодые люди из герцогской свиты несколько отдалились, дабы герцогиня без помех могла наслаждаться искусством, и тут интерес их был привлечен не чудесными детскими глазами, которые запечатлел Тициан, а взорами совсем иного рода, чьи естественные чары не нуждались в похвалах причетника.

У ближней колонны на коленях молились две венецианки. Две по-молодому гибкие фигурки! Сквозь накинутое на лицо черное кружево вуали просвечивали черные брови и ресницы, а глаза делили свой томный пламень между царицей небесной и ее воинственными созерцателями. Те по достоинству оценили столь зажигательные взгляды и сами не остались в долгу.

— Эта группа была бы куда прекраснее, — на правах доброй протестантки, а не только лишь ценительницы искусств заметила герцогиня, и раскрытым веером заслонила мадонну с тремя святыми, — куда прекрасней, если бы благочестивое семейство Пезаро возносило свои моления к престолу незримого творца без посредничества небесного придворного штата!

— Вы судите как добрая протестантка! — улыбнулся герцог. — Боюсь, однако, что маэстро Тициан остался бы вами недоволен. Так придется перечеркнуть все религиозное искусство, ибо то, что, по-нашему, заключено в небесах, не изобразишь линиями и красками.

После слов герцогини юркий Вертмюллер отважился бросить насмешливый взгляд своему земляку Вазеру, чему тот не преминул бы ужаснуться, если бы оба не заметили вдруг незнакомца, с которым Вертмюллер за час до этого столкнулся на пороге кондитерской.

— Милостивая государыня, дозвольте мне вступиться за святого Георгия, — выходя из полумрака, с поклоном произнес капитан Иенач. — Я испытанный протестант, во всяком случае, я проливал свою кровь за истинную веру; и все-таки я чту святого Юрга, чьим именем меня нарекли. Мой святой в незапамятные времена, сразив дракона своим доблестным копьем, освободил каппадокийскую царевну. Я же болею душой за другую, за великую страдалицу, прикованную к твердой скале, и огнедышащий дракон когтит ее, а она с тоской ждет ниспосланного небесами избавителя. Эта благородная дева — моя злосчастная отчизна, республика трех союзных земель; тот же, кому суждено вырвать ее из когтей крылатого испанского змия, ее Георгий Победоносец, стоит здесь передо мной.

— Вы граубюнденец? — спросил герцог, которого больше подкупила заразительная пылкость говорившего, нежели его преувеличенная лесть, вызвавшая у герцогини благосклонную улыбку. — Если я не обознался, вы капитан Георг Иенач?

Тот молча поклонился.