— Вы писали мне из Цары, — продолжал герцог. — Из ответов моего адъютанта Вертмюллера, — и он представил капитану щуплого юнца, который с явным недоброжелательством наблюдал выступление граубюнденца, а теперь приблизился, услышав свое имя, — из Вертмюллеровых ответов вы уже знаете, что меня живо затронули ваши сообщения о состоянии дел у вас на родине, а присланные вами карты очень пригодились мне. Если бы я не был всецело поглощен приготовлениями к походу, то не преминул бы лично высказать свое согласие с большей частью ваших доводов, а кое в чем усомниться и даже возразить вам. Тем более радует меня ваше присутствие в Венеции. После того как у нас с вами завязались письменные сношения, я неоднократно просил моего друга, провведиторе Гримани, отозвать вас из Далмации. И всякий раз безуспешно. Мне отвечали, что там без вас не могут обойтись. Ваш внезапный приезд удивляет меня. Что послужило ему причиной?
— Главным образом пламенное желание видеть вас и служить вам, ваша светлость, — отвечал Иенач. — Я так этого жаждал, что пустил в ход всю свою изобретательность и прибегнул к самым отчаянным средствам, лишь бы достичь вожделенной цели. Задача моя в Царе выполнена, и хотя я поспешил в Венецию прежде, чем синьор провведиторе придумал для меня новые геркулесовы труды на каком-нибудь отдаленном острове, вы столь милостивы ко мне, что, надеюсь, не откажетесь представить в благоприятном, вернее сказать, истинном свете эту погрешность против служебного долга и оправдаете меня в глазах моего начальства.
Герцог остановил пристальный взгляд на дышавшем страстью лице граубюнденца. Отдаленное воспоминание шевельнулось в нем, а взгляд все теплел, покоренный жаркой мольбой этих обведенных тенью глаз.
Тем временем все общество направилось к выходу. Причетник поднял тяжелую тканую завесу притвора и с раболепным поклоном принял золотую монету герцога, а также бережно завернутую в бумажку мзду господина Вазера.
— Почту своей обязанностью, синьор Иенач, нынче же замолвить за вас слово перед Гримани, — сказал герцог, когда они вышли на солнечный свет. — Он у меня обедает. Дайте мне срок расположить его в вашу пользу, а вечером приходите ко мне, я выберу время потолковать о ваших делах. Для меня интересы вашей родины все равно что свои собственные. Жду вас под вечер у себя на Канале-Гранде. Вертмюллер! — позвал он. — Не оставляйте до тех пор капитана. Ваша предупредительность мне порукой, что мой гость не будет увлечен другими венецианскими соблазнами. Займите его остроумной беседой, угостите достойнейшим образом и вовремя доставьте ко мне.
Благосклонно кивая на все стороны, герцогиня успела уже сесть в одну из дожидавшихся у причала гондол. Теперь и герцог последовал за ней, и только Вазер, располагавший вместе со свитой устроиться во второй гондоле, на минуту замешкался.
Он не желал прерывать разговор герцога и друга своей юности, с которым не виделся много лет. Кстати, он не прочь был отсрочить минуту встречи, чтобы освоиться с новым обликом Юрга. После их грустного цюрихского прощания до него доходили лишь случайные сведения о судьбе Иенача, бросавшей его из одного протестантского войска в другое. Поговаривали о частых поединках с непредвиденным смертельным исходом для высших по чинам противников, об отчаянных проделках и кровопролитных набегах. Правда, ходили слухи и о замечательных ратных подвигах в честном бою, но все это было туманно, зыбко и расплывчато. С годами Юрг превратился для Вазера в загадочную и фантастическую фигуру.
Не мудрено, что цюрихский гость несколько сухо и смущенно, хоть и по-дружески пожал ему руку и ограни-чился вопросами о самочувствии и нынешнем его чине. После этого он тоже сел в гондолу, а офицеры остались вдвоем на Кампо-деи-Фрари.
— Если не возражаете, капитан, я прежде всего выполню второе из трех возложенных на меня поручений и повезу вас на площадь Святого Марка в трактир «Под зеркалами», — сказал Вертмюллер. — Тамошняя кухня славится по праву, я в этом сам убедился. Подкрепившись, мы часок побродим под аркадами и полюбуемся на венецианских красоток. Моя программа улыбается вам, уважаемый товарищ по оружию?
Разносторонне образованный честолюбец Вертмюллер считал себя вправе разговаривать запанибрата с офицером, который был старше его летами и чином, но продвинулся по службе неузаконенным путем.
— Всецело полагаюсь на вас, — с притворной беспечностью ответил Иенач. — Только я бы предложил сперва прокатиться — в Мурано!
Эти слова, сказанные громко и весело, были немедленно подхвачены двумя гондольерами, которые, проплывая мимо, увидели на площади обоих офицеров и остановились, поджидая богатую добычу.
Они поспешили отвязать от причала свою легкую открытую ладью и взялись за весла.
Капитан спрыгнул в гондолу, а Вертмюллер последовал за ним.
Глава четвертая
Юному Вертмюллеру при его неуемном любопытстве как нельзя кстати пришлось поручение герцога.