Юрг Иенач

И это тот самый Вертмюллер, который обычно явно восторгался ее миловидностью и всю зиму состоял в ее присяжных танцорах? Да и на завтра, на последний, самый блестящий карнавальный бал, он тоже заранее ангажировал ее. Какая же муха его укусила?

Правда, он и прежде, случалось, смущал ее бесцеремонными насмешками над граубюнденскими делами и обычаями. Впрочем, кого и щадил его острый язык! Для нее он до сих пор делал исключение, и ей это очень льстило.

Ее нежная юная прелесть и ровный, миролюбивый нрав, в силу противоположности, притягивали и успокаивали неугомонного лейтенанта. А Шпрехерова дочка самым целомудренным образом задумывалась подчас, каков будет этот цюрихский сорвиголова в качестве супруга, и его отвага, его неоспоримая преданность благочестивому и благородному герцогу, его высокие жизненные цели в ее чистом и мудром сердце брали перевес над присущей Вертмюллеру строптивостью и духом противоречия, над глумливым отношением к духовным лицам и церковным обрядам, что скорее всего было страшнее на словах, нежели на деле. Однако же она еще отнюдь не пришла к благоприятным выводам, особенно после столь неучтивой встречи.

Она беспечно отмахнулась от этих мыслей и медленно взошла на последние ступени, приводя в порядок пучок серебристых цветов.

К благородному гостю своего отца фрейлейн Амантия питала безграничное почтение без тени настороженной робости, которую исключала приветливая простота герцога. Каждый день к тому времени, когда он был рад отвлечься, она появлялась в приемной герцога и осведомлялась о его пожеланиях. И если у него не было срочных дел, он ни разу не преминул задержать милую девушку и осведомиться о том, что занимает ее нынче.

В этот день она только что возвратилась с воскресной проповеди и была не столько воодушевлена, сколько озадачена, ибо пастор Залуц с большой горячностью проповедовал на неположенный сегодня евангельский текст — и какой же странный текст! — о предательстве Иуды Искариота, от Матфея, глава двадцать шестая! Своей проповедью он поверг слушателей в большое смятение, каждый искал, в кого же метит пастор и, по словам фрейлейн Амантии, вопрошал себя, как в свое время вопрошали ученики: «Не я ли, господи?»

Глава восьмая

Несколько дней спустя, а именно девятнадцатого марта, ученый дворянин Фортунатус Шпрехер поспешно поднимался в покои своего сиятельного постояльца. Столь раннее посещение никак не могло быть связано с жизнеописанием герцога. Да и лицо ученого было сумрачнее обычного, а в руках он судорожно сжимал украшенный граубюнденским гербом большой печатный лист, похожий на официальные извещения, какие прибивают к стенам домов.

Добравшись доверху, он остановился перевести дух и приободриться. Однако, не дождавшись, пока камердинер доложит о нем, он забыл о привычной бережной учтивости и ворвался в кабинет герцога, который читал Библию, сидя в выступе в виде фонаря, и с удивлением поднял глаза навстречу неожиданному гостю.

— Чрезвычайной важности обстоятельству вынуждают меня прервать утреннюю молитву вашей светлости. Страшно вымолвить, но меня к тому побуждает тревога за вашу сиятельную особу. Если бы могли вы заглянуть мне в душу, вы куда лучше, чем из моих слов, убедились бы в моей непритворной преданности, способной выдержать любое испытание. Будучи всецело погружен в свои ученые труды, я пренебрегал суетной молвой и потому, увы, не придал значения сумбурным толкам, тревожившим в последнее время мой слух. Мне не хотелось понапрасну беспокоить вас.

Герцог стремительно поднялся.

— Говорите, сударь, что случилось? — твердо и спокойно приказал он. — Что это за бумага? Покажите мне ее.

Шпрехер протянул ему роковое извещение и упавшим голосом простонал:

— Бунт против Франции, Юрг Иенач назначен главнокомандующим войсками трех союзных земель!

Роган пробежал бумагу глазами и побледнел.

Это было воззвание к народу, где немногословно и четко излагались претензии граубюнденцев к французской короне; далее следовал призыв положиться на Испанию и Австрию, выражающих готовность восстановить Граубюнден в прежних границах и возвратить ему прежние свободы.

Командующим всеми граубюнденскими военными силами назначался Юрг Иенач.

Заключительные слова гласили:

«Беритесь за меч, общины трех союзных земель, подымайтесь на бой с врагом во имя господне. Девятнадцатого сего марта месяца собирайтесь у Цицерса близ Кура». Воззвание было скреплено главами трех земель — первой стояла подпись Мейера, обер-бургомистра города Кура.

Герцог гневно швырнул бумагу на стол. Кликнув слуг, он приказал седлать коней и вызвать Вертмюллера, чтобы с ним вместе ехать в прирейнские крепости. Быстрота мысли, присутствие духа и воинская энергия ни на миг не покинули его.

Пока слуга одевал герцога, запуганный Шпрехер пытался в чем-то его заверять, что-то указывать и советовать.