Юрг Иенач

— Писал бы руководство по стратегии, да? — насмешливо подхватил Вертмюллер. — Ну, нет! В том положении, в которое он попал вашими стараниями, герцогу Рогану остается один, лишь выход: смерть на бранном поле. Вам не терпится узнать, куда направится мой повелитель, вырвавшись из ваших иудиных объятий? Против обычаев, заведенных здесь вами, я не стану вам врать. Мой благородный повелитель отправляет меня к своему зятю, герцогу Бернгарду Веймарскому с посланием, в котором просит зачислить его простым рейтаром в имперскую армию. Прикажете что-нибудь передать от вас герцогу Бернгарду? Помнится, и вы когда-то сражались под его знаменами. Он немало подивится вашим деяниям. Я уезжаю сегодня же и, стало быть, тоже в последний раз имею счастье вас лицезреть. Хоть бы мне никогда не сталкиваться с вами! Особенно в тот раз у крепости Фуэнтес, когда вы шествовали с подобающими вам почестями… и тогда уже под испанским эскортом. Не доведись нам встретиться — многое сложилось бы к лучшему и вы давно уже были бы вознесены на достойное вас место.

— Что бы вы ни говорили, я не выйду из себя, — мрачно произнес Иенач. — Хватит с меня крови, а ваше уважение мне ни к чему. Вам непонятны те жертвы, которые я приношу своей родине. Ступайте и скажите герцогу Бернгарду, пусть он умудрится так же вырвать из когтей Франции свой Эльзас, как вырвал я свой Граубюнден, — задорно вскинув голову, заключил Иенач и направился к выходу.

Глава девятая

Теплый месяц май одел Рейнскую долину цветами и пышной листвой, когда французское войско, совершая обусловленный мартовским соглашением отход из Валь-теллины, по пыльной дороге приближалось от Рейхенау к воротам города Кура.

Приоло отвез в Париж насильственно навязанный герцогу Рогану договор, и он был там одобрен, правда, в крайне уклончивых выражениях, в которых явственно сквозило негодующее противодействие кардинала. Французский двор не мог опомниться от испуга и досады по поводу переворота, с беспримерной ловкостью подготовленного в каком-то глухом горном краю. До сей поры никто не считал нужным запомнить имя безвестного искателя приключений, осуществившего этот переворот. И все-таки соглашение поневоле одобрили, неведомый граубюнденец оказался предусмотрительнее самого кардинала, так плотно пригнав и затянув петли искусной сети, что даже Ришелье, при всей своей изворотливости, не мог найти в ней лазейку. Возможно, он подумывал силой прорвать эту сеть, но на такое предприятие никак не годился Роган, для которого данное слово было свято и нерушимо.

А Роган не поскакал навстречу своему войску и не встал в его ряды. После жестокой сцены в шпрехеровском доме новый приступ пригвоздил его к одру болезни, и сейчас он оправился лишь настолько, чтобы самолично перевести свои полки через границу Граубюндена, отстоявшую в нескольких милях от Кура. Завтра по утренней прохладе он в последний раз возглавит свое войско и вместе с ним покинет пределы страны, для которой так много сделал и которая так плохо отблагодарила его за любовь.

Когда облако пыли возвестило приближение войска, народ валом повалил из города, стар и млад спешили навстречу французам, к которым граждане Кура никогда не выказывали вражды, подобно диким обитателям горных долин, а нынче и вовсе встречали их радушно, потому что завтра долголетние гости должны навсегда освободить страну от своего присутствия.

Вдруг из городских ворот вылетел отряд всадников, и тянувшиеся по знойной дороге толпы шарахнулись по сторонам. Это были офицеры граубюнденских полков, впереди на вороном жеребце скакал всадник в огненно-красном кафтане, с голубыми перьями на широкополой шляпе, в котором каждый ребенок узнал бы Юрга Иенача.

Пока он вместе со своей конной свитой не скрылся в клубах поднятой ими пыли, люди, дивясь и содрогаясь, смотрели ему вслед, ибо в народе шла молва, будто сын бедного пастора, ставший богаче и могущественнее всех в стране, отрекся от Христовой веры и продал душу нечистому, оттого ему и везет в самых отчаянных предприятиях.

Все громче и ближе звучала военная музыка. Народ расступился на обе стороны и живой изгородью выстроился на придорожных лугах и зеленеющих склонах. Мимо прошел французский авангард, но загорелые воины шагали быстро, не отвечая на приветственные возгласы любопытствующих обывателей, и те, оробев, мало-помалу смолкли.

Издали впереди главного ядра войск показался командующий ими барон Лекк, а рядом ехал Юрг Иенач. Но француз явно не был ему признателен за такую учтивость. Горделиво и безмолвно скакали они бок о бок. Старому вояке нестерпимо было общество граубюнденца. Глаза его метали искры, своим молодым огнем бросая вызов седине, серебрившей его коротко остриженные волосы. Белые, как снег, усы были особенно лихо закручены вверх, покрытое здоровым темным загаром лицо пылало от сдерживаемого гнева, а в руке воинственно сверкал доблестный клинок.