Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

Не станем вдаваться в подробности эпопеи с воссозданием. В сухом остатке: 1 октября 1945 года старое-новое заведение открылось в типовом здании школы на Большой Спасской улице. С 1948‐го оно именовалось Московским высшим художественно-промышленным училищем. Еще через десятилетие оно переехало в гораздо более величественное сооружение, специально выстроенное на Волоколамском шоссе. Это был едва ли не самый последний в стране образчик сталинского неоклассицизма, к тому времени уже официально отринутого. Преподаватель МВХПУ Лев Холмянский вспоминал:

Проект этого нового здания принадлежал фактически Г. Г. Лебедеву, хотя номинально автором считался И. Жолтовский, не только не участвовавший в создании проекта, но, по слухам, и не одобрявший его и даже не хотевший его подписывать. Бросался в глаза ряд недостатков: потеря кубатуры в средних помещениях, обилие лестниц и холлов, недостаток света в аудиториях, выходивших на север. К тому же проект был существенно искажен, в частности, арки, соединявшие главный объем и ризалиты, так и не были возведены.

Но, как говорится, всюду жизнь; обустроились и в этих чертогах. «Немалый дом, именуемый Строгановским училищем, заполнялся разными подразделениями. Этот муравейник имел множество всяких нор и норушек, а в каждой из них – свои обитатели, и все что-то делали – каждый свое», – констатировал Холмянский.

До наших дней Строгановка (уже в статусе академии) дошла не то чтобы в том же самом виде, но и без радикальных изменений. Дом стоит, как и стоял, хотя в тыльной его части, образующей замкнутый периметр с внутренним двориком, на закате советской власти возвели дополнительный многоэтажный корпус. Учебных пространств стало больше, однако первоначальное здание по-прежнему задает всему ансамблю и стиль, и атмосферу. Многое остается на своих положенных местах: псевдоампирные колонны в фойе и рекреациях; оригинальный паркет в старых натурных классах и оригинальная же, видавшая виды метлахская плитка на черных лестницах; традиционные гипсы в извилистых коридорах, а также характерные объявления на дверях туалетов: «Кисти здесь не мыть!» – теперь, правда, не рукописные, а распечатанные на принтере. И да, по вечерам, к моменту закрытия учебного заведения, чересчур увлекшихся молодых творцов выпроваживают из аудиторий уже не старорежимные вахтерши, а доблестные чоповцы. К слову, освобождать помещения на ночь стало проще: былых студентов-вечерников в Строгановке больше нет.

Но возвратимся на полвека с лишним назад. Знаменитая дореволюционная школа была формально воссоздана, и в ней даже появилось новые дисциплины и специальности, которых не существовало прежде. Однако нельзя сказать, что все получилось на высочайшем уровне, если сравнивать с училищем императорского образца или хоть с тем же ВХУТЕМАСом, сопоставлений с которым как раз старательно избегали. «Материальной базой» заведение на Волоколамском шоссе постепенно обросло, и стала она уж точно лучше скудной вхутемасовской, а вот с творческой атмосферой и глубиной-широтой образования складывалось по-всякому, отнюдь не всегда удачно. Любой советский вуз, в том числе и художественный, был встроен в идеологическую систему и подчинялся правилам, спущенным сверху. Даже самый прогрессивный и компетентный ректор не сумел бы наладить в Строгановке обучение исключительно по законам искусства – над ними и параллельно им царили разные другие нормативные акты. Да и кадры подбирались не обязательно из тех, кого называют преподавателями от Бога. Но подобные люди так или иначе здесь все равно оказывались: магнит профессии не мог не притягивать.

Как уже говорилось, Юрий Ларин испытывал прилив энтузиазма, начав учиться в МВХПУ. Впрочем, это не означало, что его устраивало и радовало абсолютно все. Одни дисциплины давались тяжелее других, и тогда приходилось преодолевать себя. Там же, куда действительно рвалась душа, где хотелось получать и отдавать по максимуму, порывы нередко упирались в казенный или попросту неквалифицированный подход преподавателей. Некоторые из этих ситуаций описаны самим Лариным.