Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

В приведенном фрагменте аудиозаписи Юрий Николаевич упоминает лишь двоих преподавателей Строгановки, оказавших на него профессиональное и человеческое влияние. Но был и третий – вернее, наоборот: самый первый и наиболее, пожалуй, важный, оставшийся в памяти бывшего своего студента вне какого-либо перечня имен.

Генрих Маврикиевич Людвиг – человек-легенда, русский немец родом из Польши, технократ и эзотерик, знаток древних языков, один из пионеров советской архитектуры, проектировщик дворца Ататюрка и посольства СССР в Стамбуле 1920‐х годов, проректор и ректор МАРХИ в середине 1930‐х, а в 1938‐м – «польский, турецкий, германский и ватиканский шпион» (эти обвинения выдвигались поочередно, в приговоре остался только германский); далее – лагеря и ссылки.

Биографической книги о нем так и не появилось, увы, хотя фигура эта достойна обстоятельного жизнеописания. Из опубликованных источников наиболее обширно о Людвиге рассказано в книге, которая вообще-то посвящена другому человеку – его соплеменнику, другу и «подельнику», юристу Александру Гюнтеру. Внучка последнего, культуролог Екатерина Федорова, сопроводила издание мемуаров деда под заглавием «Безымянное поколение» большой вступительной главой размером с документальную повесть, где многие страницы посвящены Генриху Людвигу. А в конце книги даже поместила полный текст его жалобы на имя главы НКВД, составленной Людвигом в 1940 году в лагере Волгостроя под Рыбинском. В послании Генрих Маврикиевич досконально разбирал ход следствия по своему делу, перечислив все творившиеся беззакония, включая пытки, и выявлял процессуальные нарушения, допущенные судом. По причине внушительного объема письмо было разбито на подглавки, финальная из которых называлась «Мои выводы и претензии». Автор взывал к справедливости и требовал (именно требовал, используя слова вроде «выродки» и «палачи») пересмотра приговора – 10 лет лагерей по пресловутой 58‐й статье УК. Ответа, разумеется, не последовало. Под самое окончание срока Людвигу накинули еще пять лет – то ли из мести за «выродков», то ли просто так, для профилактики. Освободился он, когда ему было уже около шестидесяти.

В упомянутой вступительной главе к «Безымянному поколению» воспроизведен и рассказ Юрия Ларина о своем учителе, который после реабилитации вернулся к преподавательской работе: в 1961–1971 годах он возглавлял в Строгановке кафедру пластмасс. Будучи эрудитом и специалистом широчайшего профиля, Генрих Маврикиевич, несомненно, разбирался и в пластмассах тоже, а еще вел в училище курс специальной физики. Однако лекции его очень часто затрагивали и другие материи, не всегда осязаемые или измеряемые приборами. Много лет спустя Ларин говорил о нем с неподдельным восхищением.

Если описывать его живописно, Людвиг был полным, представительным, солидным, но подтянутым, импозантным. Свод головы его напоминал купол собора Святого Петра. Широкие губы и ассирийская бородка. И очень густые брови.

Сохранился лаконичный портретный набросок, почти шарж, сделанный Лариным в то время – возможно, даже не на занятиях в училище, а в квартире Людвига на 15‐й Парковой улице, где Юра не раз бывал. Сложившиеся между ними отношения он называл дружбой. А начиналась она так.