Она любила живопись, у нее висели очень красивые маленькие работы – акварели, гравюры Шагала, работы Свешникова (акварелист, который сидел). В области живописи она поддерживала контакты со всеми полудиссидентскими художниками, интересовалась неофициальными выставками и т. д. Но, тем не менее, очень любила мою живопись.
Выше шла речь о книгах Солженицына. Состоялась у Юры и очная встреча с ним. В тот раз дело обошлось без Столяровой – они еще, кажется, не были знакомы; приглашение на квартирную встречу с Александром Исаевичем поступило с другой стороны.
Мамина самая близкая лагерная подруга, Виктория Рудина, рассказывала, что она написала письмо в «Новый мир», чтобы дали Ленинскую премию Солженицыну. Я думаю, что если бы ему дали тогда Ленинскую премию, это могло бы изменить историю. Во всяком случае, после этого письма Виктория позвонила маме и сказала, что разговаривала с Солженицыным, и он в какой-то день обещал прийти. Это было накануне снятия Хрущева. Солженицын действительно позвонил договориться о встрече. Мама спросила его, можно ли, чтобы я тоже присутствовал, а также Петя Якир (историк, диссидент, сын расстрелянного в 1937 году командарма Ионы Якира. –
Писатель явился точно в назначенное время. Ларин признавался впоследствии, что моментально подпал под обаяние личности: «Я почувствовал, что это человек благородный, умный и симпатичный мне».
Свое внимание Солженицын уделил преимущественно Анне Михайловне Лариной, с которой виделся впервые.
Он расспрашивал маму о последних днях Николая Ивановича. Когда Виктория Александровна что-то еще ему хотела рассказать, на другую тему, он произнес: «Не ревнуйте меня, пожалуйста, к Николаю Ивановичу». Когда мама закончила рассказ, Солженицын сказал: «Я чувствовал тогда, каким человеком он был, и очень надеялся, что он разрушит процесс». Но потом Солженицын все это ужасно переврал. С тех пор я понял, что его позиция изменилась. Позже я его встретил уже на похоронах Твардовского, он имел злобный вид, выглядел как совсем другой человек.
Сын же Бухарина на той встрече у Виктории Рудиной, похоже, нисколько не заинтересовал автора «Одного дня» и «Архипелага»: их общение получилось минимальным и почти дежурным.
Мама сказала про меня, что я инженер, но мечтаю быть художником. Солженицын спросил: «А каким художником? Абстракционистом?» Я ответил: «Нет, просто художником». Это было еще до моего поступления в Строгановку. А когда он уходил со встречи, меня несколько резануло, что со мной он не попрощался, в отличие от остальных. Я тогда долго думал: случайно или нет?
Добавим, что в более зрелом возрасте Юрий Николаевич относился к фигуре Солженицына скорее с неприязнью, находя его человеком озлобленным и тенденциозным.