Южный крест

— Если немцы станут рассуждать в таком вот плане, если сочтут нужным, необходимым оставить Сталинград, уйти с Волги, то, значит, уже сейчас должны признать свое поражение.

— Да, — кивнул Суровцев, — именно так.

Жердин долго молчал. Потом сказал:

— Немцы думают по-другому. Ведь не русские на Одере, они — на Волге.

— Вот, вот, — поспешно согласился Суровцев, — об этом я и говорю: немца хватает только для того, чтобы начать, — и повторил: — Проследите историю европейских войн…

Жердин поискал глазами. Придвинул ногой табуретку, сел.

— Я согласен с вами и разделяю оптимизм. Но все-таки — немцы на Волге. Мы с вами должны исходить из этого. Нам надо устоять.

Он, Суровцев, тоже закончил бы этим, но, чтобы оправдать действия армии, решение драться до последнего солдата, чтобы оправдать слова самого Жердина о последнем прибежище, хотел взглянуть на себя глазами врага. Хотел взглянуть вслух, так сказать…

— Стоять, — жестко повторил Жердин. — Судя по некоторым приметам, главная роль будет не наша. Но, как ни распределятся роли, нам досталась самая тяжкая. Хоть и не очень сложная в тактическом отношении, — сцепил тонкие пальцы, хрустнул. — На последних метрах, но — держаться!

ГЛАВА 22

Капитан Веригин стоял перед Добрыниным навытяжку. На губах свежая кровь. Он шатался. Но силился держаться прямо и чтоб ладонь у каски не дрожала… Фуфайка расстегнута, сапоги ободранные, запыленные.

Не удержали вокзал…

Про то, что немцы до полудня бомбили, полковнику Добрынину известно. А вот как завалило их, как задыхались в подвале, не узнает никогда. Солдаты обшарили, ощупали все камни, но выхода не было. Какой-то раненый просил пить и все повторял:

— Братцы, глоточек. Один глоточек.

Но воды не было.

А раненый просил. Потом стал плакать. Сделалось жутко, потому что впервые слышал, как плачет солдат. Кто-то крикнул:

— Замолчи ты!..

Раненый затих. Тут же раздался винтовочный выстрел.

Солдаты молча ломали камни. Кто-то звал:

— Товарищ комбат, товарищ комбат!..

Капитан Веригин тоже ломал. Потом копали, ковыряли землю — штыками, руками, котелками… Пушечные выстрелы были чуть слышны, время потерялось, никто не знал — день или ночь…

Рядом бухнул еще один выстрел…

Веригин, слепо протягивая руки, стал обходить подвал. Он никого не видел, но повторял:

— Я приказываю…

А что приказывает, не говорил. Надо было только, чтоб солдаты знали: командир батальона вместе с ними.

Потом все пропало.

Очнулся — кто-то тряс его за плечо, обессиленно, с придыхом выкрикивал:

— Товарищ комбат, товарищ комбат!.. Пробили!

Дышать стало легче. Увидел звездное небо, красную ракету… Его мягко шатало, покачивало… Куда он плывет? Понял наконец: его несут. Рядом застучали швейные машинки. Померещилось — машинки. Носилки поставили на землю, он услышал свои автоматы. Повернулся, лег на живот, стал стрелять. В ту сторону, откуда летели красноватые светляки трассирующих пуль. Потом все затихло, опять стало качать. Рядом сказали:

— Тарасова убило.

— И Кравцова…

— Кравцов сам застрелился. Ему живот, как ножом, распустили…

— Перестань!

— Я к тому, что правильно сделал — застрелился. У тебя сухарик есть? Страсть как жрать охота. Анисимов, дай сухарик.

Один спросил:

— Комбат, он что, раненый, ай просто так, без дыхания?..

— Просто так.

— И слава богу. Хороший парень. Сурьезный, а так — ничего. С таким воевать можно.

В голове сделалось ясно. И вроде не болело ничего… Посмотрел в одну сторону, в другую, спросил:

— Ребята, мы куда?

— А вот, через улицу.

Сзади лениво постреливали, то и дело взлетали ракеты. Недалеко горело, там все было красным, шатким, сурово и мрачно чернели обломки каменных стен.

Кто-то сказал:

— Все горит, горит… И гореть-то уж нечего, а каждый день горит.

Впереди крикнули:

— Стой! Кто такие?

Солдаты остановились.

— Первый батальон триста тринадцатого полка!

Ответил лейтенант Агарков.

Из темных развалин спросили:

— Командир батальона капитан Веригин жив?

— Жив!

Веригин стал на колени, потом поднялся. Голова закружилась. Но ничего… Подумал: «Какой-то слабососый стал…»

— Всем оставаться на местах! Капитана Веригина — сюда!

Лейтенант Агарков спросил:

— Ты кто такой — приказывать комбату Веригину?

— Командир спецотряда майор Сорокин!..

И вот капитан Веригин стоит навытяжку. Только бы не упасть… Чувствует, как дрожат колени, дрожат руки… Пальцы касаются каски, он силится не опустить локоть, распрямляет грудь:

— Товарищ комдив…

— Вы нарушили приказ — оставили вокзал, капитан Веригин!

На зарядном ящике, в немецкой картонной плошке, шатается маленький огонек, на подвальной каменной стене — большая нескладная тень. Капитан Веригин смотрит в лицо командира дивизии, видит глаза. Они похожи на пробоины в стене, большие, черные.

— Я отдам вас под суд, Веригин!

Тень от головы полковника Добрынина шатнулась, точно упала…

Под суд? Его, капитана Веригина, отдать под суд?.. Решительно шагнул вперед:

— Я не боюсь смерти, товарищ комдив. Но под суд!.. — Лапнул, расстегнул кобуру: — Если не разрешите умереть в бою…

В темном углу поднялся человек, сделал два шага вперед, остановился рядом. Дохнул табачным перегаром:

— Стой!