Южный крест

Еще ничего не случилось. Просто была глубокая ночь. Просто за окном шел снег. Все было мутно, неясно, на худые, несильные плечи генерала Паулюса все тяжелее давила неизвестность, все острее становилось ощущение подступающей беды.

Командующий поднял голову, послушал ночную тишину. Опять склонился над столом. Окинул взглядом бумаги. На одной остановился, пододвинул поближе:

«Отдел иностранных армий Востока. 1. Краткая оценка положения противника на 12.II.1942 г.

…2. Группа армий «Б». Перед группой армий все отчетливей вырисовывается намерение противника предпринять наступление на участке союзных армий, о которых предполагалось уже ранее».

Документ, подписанный Геленом[5]

, Паулюс знал почти наизусть. Но словно магнитом тянуло, читал:

«Общая картина группировки сил в отношении места, времени и их количества еще не ясна, признаков возможности наступления нет».

Паулюс покачал головой. Грустно усмехнулся. И продолжал читать:

«Пока еще не ясно, можно ли ожидать крупного наступления через Дон против 8-й итальянской и 2-й венгерской армий, — цель Ростов? — которое по времени последует после операции против 3-й румынской армии, или противник наряду с наступлением против 3-й румынской армии предпримет наступательные операции с ограниченной целью против 8-й итальянской и 2-й венгерской армий».

Обстановка неясная… К тому же не хотят открыть глаза. Если открыть, надо оставить Сталинград. Немедленно оставить.

Торопясь, словно решил доконать самого себя, забегал глазами по строчкам приказа:

«Мне известны трудности борьбы за Сталинград и упавшая боевая численность войск. Но трудностей у русских сейчас, при ледоставе на Волге, еще больше. Если мы используем этот промежуток времени, мы сбережем в дальнейшем много собственной крови.

Поэтому я ожидаю, что руководство еще раз со всей энергией, которую оно неоднократно продемонстрировало, а войска с искусством, которое они часто проявляли, сделают все, чтобы пробиться к Волге, по меньшей мере у артиллерийского завода и металлургического предприятия, и захватить эту часть города.

Авиация и артиллерия должны сделать все, что в их силах, чтобы продолжить путь этому наступлению и поддержать его.

Гитлер».

Голову пронзил тонкий болезненный звон. Командующий почувствовал, что его опять ждет бессонная ночь. Сидел прямо, с неподвижным, каменным лицом, смотрел перед собой. И ничего не видел. За стеной была ночь, тянул, пошумливал ветер, выговаривал страшные слова. Но понять нельзя. В России ничего нельзя понять. Взял карандаш, написал торопливо:

«Я убежден, что этот приказ вызовет новое воодушевление в наших храбрых войсках.

Паулюс».

Перечитал. И зажмурился. Произнес чуть слышно:

— Боже, не осуди меня!

* * *

Снаряд ударил, проломил стену. Лейтенант Агарков припал к земляному полу, хватнул губами каменной пыли… На зубах захрустело. Поднял голову. Увидел дыру в потолке, а сквозь нее — мутное небо… Услышал испуганный голос Овчаренко:

— Командир полка прийшов!

И лейтенант Агарков подумал вдруг, что бойцы почему-то боятся своего начальства больше, чем противника. Да и сам он…

Снаряды стали рваться кругом, лейтенанта Агаркова толкало то в одну сторону, то в другую, точно кто-то большой и сильный хотел передвинуть. Вскочил, обмахнул, отер ладонью лицо, в подвальном полусвете увидел широкую фигуру командира полка, а рядом с ним — комбата.

Капитан Веригин стоит подобранный, ладный, каска набекрень.