Южный крест

Но уж не требовалось ни командовать, ни приказывать. Из дыма и пыли, из железного грохота вырвался танк, пятнистый, неуклюжий. Только траки бегут, мелькают, жадно хватают полынь и сухменную землю. В какое-то мгновение тупая лобовина и две ленты бегущих траков приподнялись, нависли… Капитан Веригин увидел черный крест с белой каемкой, и в это мгновение подумал, что со времен тевтонских рыцарей немцы остались одинаковыми: и крест все тот же, и хамство, и замашки…

Кажется, он подумал еще о чем-то, но главное сейчас было в том, чтобы успеть. До того, как танк перевалится через бугрину. Размахнулся, кинул. Огненный язык жадно лизнул черное небо.

Немецкие танки горели. До них было метров тридцать, двадцать… Пулеметы стучали тупо, словно мальчишки — палками по штакетнику.

— Автоматчики справа! Гляди автоматчиков!..

Капитан Веригин пошарил в земляной нише… Однако ничего не нашел.

— Справа!

Там, справа, сыпались автоматные очереди, слабенько лопались ручные гранаты.

Андрей Веригин не знал, сколько прошло времени, который час… Ему казалось, что началось давно. Глянул на часы: они показывали двенадцать.

Но сколько это — двенадцать? — много иль мало — не знал.

Пошел, заторопился на правый фланг.

Мелькнула мысль, что надо бы на свой наблюдательный пункт, узнать обстановку…

Дорогу преградил завал, из-под него торчали ноги в обмотках и ружейный приклад, а незнакомый боец с разорванной штаниной обессиленно ковырял лопатой. Пилотку подоткнул под ремень, щека выпачкана кровью…

— Зря, — сказал Веригин.

Боец воткнул лопату, вытер лоб рукавом, размазал грязь. И только после этого взглянул на комбата:

— Зря не зря — откопать человека надо.

Капитан Веригин согласился:

— Надо. — Перелез через завал, оглянулся, спросил: — Отбили, значит?

Боец виновато попросил:

— У вас, товарищ комбат, не найдется на цигарку? Кисет с табаком, видишь ты, напрочь срезало, — и, удивляясь, как это могло случиться, показал на штанину: — Напрочь.

Вверху возник и вырос тягучий посвист, и Веригину захотелось пригнуться. Боец поднял голову, словно хотел проследить за полетом снаряда:

— Наша. Тяжелая. Слава те господи.

И неожиданно осенил себя крестом.

Веригин изумился:

— Ты что это, веруешь?

Боец отер потный лоб, кашлянул сердито:

— В таком-то страхе — поверишь…

Танки горели. Автоматная перепалка на фланге угасала, навстречу волокли раненого, и капитан Веригин прижался к стенке. С бугра залился пулемет Грехова, и автоматы затихли, словно Мишка убедил кого-то своим авторитетом.

Капитан Веригин спросил:

— Что там?

Солдат, который шел передом, тащил раненого за ноги, поднял голову, ничего не ответил. Другой даже не взглянул. Раненый стонал:

— Води-ички…

Двое протиснулись, протащили раненого. Но просторнее не сделалось: перед ним, словно из-под земли, вырос большой человек, загородил проход.

— Товарищ комбат!..

Капитан Веригин ахнул:

— Агарков?..

Ну да… Живой, невредимый. Все тот же матерчатый кубик на петлице…

— Ты? Откуда ты? Агарков… Мы же тебя — готово дело. Собственноручно написал твоим родным. — Капитан Веригин хотел даже засмеяться на радостях, но из этого ничего не получилось — только похрипел, потом покашлял… И выругался. Смеяться, должно, разучился. Шлепнул Агаркова по плечу: — Откуда? Не с того ли света?

Младший лейтенант Агарков подтянулся, хотел доложить по всей форме. Но рядом лопнула мина, над головами визгнули осколки. Оба присели…

Откуда… На этот вопрос можно было отвечать долго, рассказывать и день, и два, и три… И все равно не рассказал бы. Михаилу очень хотелось рассказать о памятном ночном бое с танками, когда кругом горело и ломалось, на батарее не осталось ни одного живого артиллериста, у последней пушки была разбита панорама. Михаил сам заряжал, наводил, стрелял… Он рассказал бы, как подошел тогда к Дону, поплыл и как с другого берега в него стреляли свои… Он стал кричать, ему сделалось страшно, что вот сейчас убьют. Ему казалось, непременно убьют. Михаил заплакал… Конечно, о том, что заплакал, не сказал бы ни за что на свете. Умер — не признался бы… Мишка стал орать и матерно ругаться. И тогда начали стрелять немцы.

Не признался бы и в том, что матерился первый раз в жизни.

Он мог бы рассказать, как неожиданно счастливо попал в Сталинград, в резерв Сталинградского фронта, забежал домой, увидел мать и братишку Ваську, прочитал его, капитана Веригина, письмо… Мать плакала от радости и, не веря своим глазам, обнимала Михаила, ощупывала… Васька жался в угол, пытался о чем-то спрашивать…

Ему хотелось рассказать о многом, потому что в девятнадцать лет все кажется необыкновенно интересным и значительным, но Михаил воевал уже три месяца, он возмужал и даже постарел. Желание рассказать мелькнуло и пропало. Но радости скрыть не мог: шутка ли — попасть в свой батальон, к своему командиру… Разве только во сне привидится…

Капитан Веригин еще раз шлепнул его по плечу, и от этого Михаилу Агаркову стало вдвойне хорошо. Присели рядом, лицом к лицу… На них посыпалась земля… В сотый, а может, в тысячный раз смерть промахнулась.