Южный рубеж

У князя восточных Литвинов Игнача тоже не задалось всё, как он планировал. Были с наскока взяты такие русские городки как Усвяты и Жижец. Но вот под Великими Луками с его мощным гарнизоном и, как не странно, под небольшой Холмской крепостью пришлось им крепко сесть в осаду. Все попытки взять их с ходу привели к большим потерям, и шляхта вымещала теперь свою злобу на том местном русском населении, которое не успело ли или не захотело схорониться.

Смотрел воевода Ратибор со стен Холмской крепости на объятый огнём пригород, на пристани да причалы Ловати, и на все те мастерские, что занимались таким доходным для городка ладейным промыслом и кручинился. Это же сколько времени и сил потребуется, чтобы заново всё тут отстроить да наладить. Одно только радовало, что не далась крепость врагу на зуб, более полусотни Литвинов уже лежали под её стенами, а сколько ещё с ранениями да с увечьями прочь отскочить смогли. Ещё радовало то, что людей с припасами смогли схоронить за крепкими стенами от набега, ну а коли люди есть, то и вокруг всё со временем восстановится. Русский ведь человек, он шибко трудолюбивый. Если его на смерть сразу не затопчут, то встанет он, пришибёт врага и заново у себя всё затем отстроит.

– Ну-ка дай самострел! – потребовал Ратибор у пожилого ратника.

Заступил левой ногой в железное стремя на носу и упёр его ложе себе в тело. Затем нагнулся и правой рукой захватил за взводной рычаг типа «козьей ножки» да с натугой потянул его к себе. Заскрипели дуги с тетивой, и щёлкнул взведённый рычаг мощного оружия. Болт лёг в направляющее на ложе, и старый ратник прицелился в фигуру далёкого Литвинского военачальника, который с важным видом впереди всей своей свиты осматривал как горели русские ладейные мастерские.

Вдох, выдох, вдох, выдох. Вдох ии…на паузе плавно пальцем выбираем крючок спуска тетивы.

Ложе своей отдачей больно ударила в плечо, а важный литвин, такой уверенный в себе, вдруг покачнулся в седле и медленно сполз на землю. Возле лежащего навзничь подстреленного началась суета, подскочила вся свита и попыталась его поднять, всё озираясь да ища то место, откуда могла прилететь смерть. Никто не мог поверить, что из такой далёкой отсюда крепости может исходить та опасность. А Ратибор, перезарядив своё дальнобойное оружие, уже накладывал на направляющее новый болт.

Вот опять взят новый прицел, и раздался ещё один щелчок самострела. И ещё одно тело свалилось возле прежнего, только тут литвины поняли, что огонь ведётся из крепости.

Нужно отдать им должное. Они не разбежались, бросив на месте своих погибших командиров, а вынесли их на плащах, даже потеряв при этом одного убитого и раненого ратника. Но и окрестности крепости, до этого многолюдные, тут же, сразу опустели. Никому не хотелось получать издалека русскую смерть.

– Спасибо тебе, Андрей Иванович, угодил, – гладил арбалет, подаренный ему Обережной сотней, седой ветеран.

– Держи, Наум, видишь, какое оружие хорошее, теперь сто раз подумают эти, прежде чем тут под стенами у нас шляться.

И Ратибор передал оружие тому старому ратнику, который более других внушал ему доверие, как своему старому сослуживцу.

– Смажь гусиным жиром, и тетиву навощить не забудь! Не дай Бог, ещё дождём намочит. Как зеницу ока такое оружие беречь нужно!

С двадцатого сентября зарядили обложные дожди в Торопецкой и окружающих её землях. Разом промокла вся осадная рать, как не пыталась хорониться в шалашах да под навесами из разобранных русских изб и строений.

В единственном походном шатре осадного войска собрался совет двух князей со свитой, чтобы решить, что же им делать дальше.

Торопец сдаваться не собирался, и два последующих штурма были отбиты обороняющимися гораздо легче первого. И это было понятно, такого задора и уверенности у штурмующих-то уже не было, да и недостаток припасов и фуража на них уже начал сказываться.

Стрелки литвинов давно уже перестали засыпать стрелами любое движение на стенах–приходилось беречь стрелы. В котлах копья (десятка) варилась только конина, да и то уже дающая какой-то мутный и вонючий вар с пеной. В пищу шла давнишняя убоина с тухлецой, и лишь по паре горстей пшеницы выдавали к ужину.

– Не задался поход! – ворчала шляхта, – Отвернулась удача от наших князей!

– Скорее бы в дома, к горячему очагу, – шептали стрельцы вспомогательной конницы и те немногочисленные драбы, на чьи плечи в основном-то и легли главные труды по ведению осады.

– Нельзя нам сейчас войско уводить! – горячился молодой и горячий Гедемин, – Как перед остальными князьями покажемся? Да нас Казимир от Жемайтов и Зигмас от Селов, что остались сейчас стеречь север да запад от крестоносцев, засмеют. А если Игнац с Новгородчины припасов да полон богатый наберёт, так и вообще все пальцами на нас будут показывать да говорить, что мы неудачники. Нам нужен ещё один последний, самый решительный штурм всеми силами, и тогда точно к ногам падёт Торопец. Вот и будем мы тогда все «на коне»!