Иван – бессмертный

   Салтан становится серьезным вмиг, и двигается напряженно, но без спешки. Он залпом допивает стакан, ставит его на стол и простукивает столешницу несколькими ударами костяшек. Из подлокотника кресла выезжает полный кнопок пульт, из стен вокруг – экраны, круто, как в фильмах про Бонда, но Ваня не чувствует восторга. Он просто рад, что Салтан позаботился о безопасности. Охранной будке в НИИ далеко до мониторов Салтана – на них видно, наверное, весь дом, весь участок, и картинки быстро сменяют друг друга под движением пульта. В некоторых из комнат бегут люди – персонал, в панике или следуя инструкции, в остальных пусто, и спустя минуты смятения и мельтешения – всё на экранах замирает. Можно рассмотреть лица поваров и садовников, собравшихся в подобии бункера, можно рассмотреть каждое дерево в саду, расположение подушек на диванах, рисунок обивки, но всё это Салтан пролистывает, ища главное. Кто пробрался в его дом. Кто заставил взвыть сирену.

   Гвидон сидит за столом в гостиной – той же, где принимал Салтан Ваню в день их знакомства. Он не выглядит ни встревоженным, ни нетерпеливым – словно приглашенный гость, который не против подождать. Он один.

   У Салтана достаточно охраны, чтобы заполнить гостиную, но – рука его замирает над пультом. Левая рука, без двух пальцев, и оставшиеся – дрожат. Он проходится рукой по пульту, выбирая кнопку, нажимает; и сирена замолкает. Гаснет мерцающий красный свет, не бьется в истерике звук – становится пусто и тихо, как после бомбежки. Словно самое страшное уже произошло всё равно. Перевертыш не смеется.

   Медленно, тяжело Салтан встает и перевязывает пояс, поправляя халат. Одергивает складки, тянется было к графину, но – не наливает. Рита следит за каждым его движением цепко, каждое имеет значение – словно она уже выучила его реакции во всех возможных ситуациях; кроме этой. Словно за сотни тысяч лет никто никогда не пробирался к нему домой, и Ваня уверен – не может быть, всё гораздо сложнее.

   Салтан жестом велит следовать за ним и идет обратно в лифт, потесняя перевертыша. Они поднимаются обратно, в основную часть дома, где охраны становится больше – телохранители ждут их появления, тут же смыкаясь вокруг. Около десятка, они идут строгой схемой, в которой пара охранников всегда входит в следующую комнату первой, проверяя, пара идет сзади – предупреждая погоню, а остальные прикрывают Салтана сбоку. Повезло тому, кто оказался внутри такой защиты – больше, чем тому, кто стоит один посреди открытого поля; и в этой войне Ваня просто не может быть ни на чьей стороне. Ему нужны хоть какие-то баррикады. Никто не гонится за ними, не пытается напасть, не попадается по пути. Некоторые из комнат, которые они проходили раньше, теперь закрыты плотными металлическими листами – сработавшей охранной системой, и сам дом таинственнее, чем простой особняк богача. Здесь есть, что прятать.

   Ваня хотел еще раз взглянуть на лепное дерево, хотя бы мельком, но не может даже вспомнить, где видел его. Не было ли оно плодом воображения. Никто не пытается напасть на них до самого входа в гостиную и дальше – но Салтан все равно останавливается перед дверьми, прикрывая глаза. Он снова нервозно поправляет халат, и – всё гораздо сложнее, чем кажется. Даже перевертыш не смеётся, не торопит, и Салтан набирается решимости несколько минут – как перед прыжком с парашюта; в кишащую акулами ледяную воду. Двери он открывает уверенно, но не резко, входя в комнату широкими шагами.

   Гвидон сидит так же спокойно, как на экране мониторов, сложив перед собой руки, и заговаривает первым.

– Поверьте, не стал бы беспокоить вас без веской причины, – он говорит.

   Салтан хмыкает – нервозно, выдавая своё напряжение – и садится за стол, сам отодвигая себе кресло. Телохранители встают за ним ровными рядами, готовые мгновенно среагировать, но не превышающие свои функции. Рита стоит среди них. Ваня чувствует себя неуместно лишним.

– Сегодня день прошений, – отвечает Салтан с насмешкой.

   Гвидон приподнимает бровь – тонко, холодно, и улыбка Салтана гаснет.

– Я не прошу. Я предлагаю сотрудничество.

   Салтан не играет в радушие, как делал с Ваней, не теряет лицо от ярости, как с перевертышем, не пренебрежителен, как с Ритой, не ненавидит, как Морану, и перед ним сидит не враг и не свой; что-то среднее между ними. Салтан не знает, как себя повести. Ваня смотрит на них и понимает – ему бесконечно важна эта встреча, важнее жар-птицы, важнее Кощея, важнее третьей мировой войны. Ваня смотрит на них и понимает – почему. У Гвидона достаточно пальцев на обеих руках, не обрюзгшее тело, идеально выглаженный костюм вместо бесформенного халата, дорогой парфюм вместо дорогого виски, но – с его лица смотрят те же, блекло-серые глаза. Похожие по-человечески, не ворожбой и не проклятьем. Квадратное лицо, жесткий взгляд и морщины в уголках глаз собираются в тот же рисунок, когда Гвидон смотрит пристально. Он значительно лучше держит себя в руках.