В тот же день снарядил в Калугу Юшку Беззубцева, Семейку Назарьева и Нечайку Бобыля.
– Посылаю вас, други, на дело опасное и многотрудное. Ведаю, можете и головы положить, но идти надобно. Без Калуги нам царево войско не осилить. Ступайте в народ, читайте «листы», зовите посад на битву с Шуйским. Верю – трудник пойдет за нами, буде ему сидеть в оковах, буде горе мыкать. Сколь городов на Руси поднялось, быть и Калуге вольной.
Окинул каждого пытливым взором, спросил напрямик:
– Не заробеете? Пойдете ли под кнут и огонь, коль лихой час приключится? Все может быть, други. Так не лучше ли тут кому остаться?.. Не огневаюсь, сердца держать не буду. Пошлю тех, кои плахи не устрашатся.
– Срам тебя слушать, Иван Исаевич. Уж ты-то меня
боле всех ведаешь. Срам! – возмущенно молвил Семейка.
Осерчали на Болотникова и Юшка с Нечайкой. Иван Исаевич крепко обнял каждого.
– Спасибо, други. Об ином и не думал. Возвращайтесь живыми.
Посланцы поскакали к Калуге.
Войско отдыхало на коротком привале. Ржали кони, дымились костры. К Болотникову шагнул стремянный Секира.
– Калужане до тебя, воевода.
– Калужане? – отодвинув мису с варевом, быстро поднялся Болотников. – Кличь!
Секира махнул рукой. Подошли двое посадских в полукафтаньях, поклонились.
– Здрав будь, воевода.
Ладные, справные, глаза же у обоих настороженные и прощупывающие.
– Из купцов, что ль? – спросил Болотников.
– У гадал, батюшка, – вновь поклонились1
посадча-не. – Купцы мы. С превеликой нуждишкой до тебя, воевода. От всего торгового люда посланы. Защити, батюшка!Лицо Ивана Исаевича заметно повеселело. Добрый знак, коль торговый мир защиты просит. Купцы – народ степенный, зря головой в омут не кинутся; выходит, и их допекло, коль
– Сказывайте вашу нужду.
Купцы глянули на воеводу, глянули на рать (с холма далеко видно). Большое войско у царя Дмитрия, оружья вдоволь. Болотников купцов не торопил: пусть убедятся в его ратной силе, пусть дивятся. Ишь как дотошно оглядывают, будто на зуб пробуют. Негромко рассмеялся:
– Добр ли товар?
Купцы хитровато ухмыльнулись:
– С таким товаром не промахнешься, воевода.
Один из купцов, большелобый и приземистый, шагнул
к лошади и вытянул из седельной сумы соболью шубу. Понес на вытянутых руках к Болотникову.
– Прослышали мы, что идешь ты Большим воеводой царя Дмитрия Иваныча. Прими сей дар от калужского торгового люда. И дай тебе бог славы ратной.
Болотников повернулся к стремянному.
– Вина купцам!
Позвал в шатер, угостил, но долгого застолья не вел: пора поднимать войско.
– Сказывайте.
И купцы сказали: обнищали, оскудели, царь пошлинами задавил. Заморские же гости торгуют беспошлинно, живут вольно и льготно, русских купцов теснят, каменные подворья ставят. Великий разор и от московских гостей. Подмяли калужских, цены сбивают, хлеб и соль перекупают. Многие торговые люди по миру пошли. Набольшие купцы и те нужду хлебают.
– Так-так, – раздумчиво протянул Иван Исаевич. – Ну, а как слободской люд? Чью руку держит?
– Всяко было, батюшка. Народишко – он всю жизнь верткий. И туда, и сюда, как попова дуда. Намедни на Шуйского ярился, седни же присмирел, вот-вот к царю всем городом перекинется.
– Чего ж так? – спокойно, не подавая вида, что встревожен, спросил Болотников, однако на сердце сразу потяжелело.
– Царь третьего дня гонцов йрислал. Много гонцов, будто горохом из лукошка сыпанул. Тут и от себя, и от Марьи Нагой, и от патриарха. Вот народишко и заколебался.
– Ужель Шубнику поверили? Лжецу, кривдолюбцу и боярскому потаковнику!
– Шуйскому-то не ахти верят, наслышаны о его пакостях. А вот инокине Марфе да владыке Гермогену, кажись, вняли. Патриарх карой божьей грозит. Пужается чернь, лихо в антихристах ходить.
– А вам не лихо?
– Купца не напужаешь, – крякнули торговые люди. – Нельзя нам туда и сюда, как бабье коромысло. Чай, не блохи. Мало ли чего гонцы насулят. За очи коня не покупают.
– Мудреный, однако ж, вы народ, – улыбнулся Болотников. – Как звать?
– Богдан Шеплин да Григорий Тишков.
– Запомню. И вот вам мой наказ: езжайте в Калугу и подбивайте посад. Дам вам грамоты от царя Дмитрия. Гляньте – грамоты истинные, с царскими печатями. Государь Дмитрий Иваныч жалует торговых людей и посадских льготами и милостями великими. Поможете взять Калугу – награжу щедро, и вот вам в том моя рука.
Отпустив купцов, вздохнул: худые доставили вести. Калужане вот-вот к Шуйскому переметнутся. Досуж, досуж Василий Иваныч! Марфу и владыку на помощь призвал. В самое темечко ударил: народ – христолюбив, не всякий захочет под патриарший гнев угодить. Изворотлив Шубник. Силой не взять, так хитрость на подмогу. Так, глядишь, и переманит калужан. Но то ж беда!
И вновь сдавило от тяжких дум виски. Калуга! Как много ныне зависит от тебя! Скорее бы уж дошли до труд-ников посланцы, скорее бы донесли праведное слово… А что, как схватят? Калуга полна стрельцами и соглядатаями Шуйского. Тогда и вовсе некому кинуть клич.
Выпил чарку вина, другую, и вдруг будто молния полыхнула. Самому! Самому скакать в Калугу. Скакать немедля!